— Все остальные версии пока отложим в сторону, тем более, что никаких других вариантов вы предложить не можете. И давайте четко отработаем эту версию. Товарищ майор, вы предварительно ознакомились с людьми, окружающими Березина?
— Так точно.
— Есть что-нибудь?
— Пока ничего… А впрочем, Бромберг…
— Займитесь им, Алексей Вячеславович. Он ведь где-то в сфере обслуживания работает?
— В мастерской «Металлоремонт».
— У таких людей круг связей обширен. Мало ли кто в нем может оказаться. Посмотрите сами, ладно?
Малов поднялся, давая понять, что разговор окончен. Встали и Садовников с Веретенниковым.
В кабинете маялся Гришин. По его насупленному и отрешенному лицу чувствовалось, что сидит он здесь уже давно, что ему это надоело и что никаких обнадеживающих новостей у него нет.
— И что? — предельно бодро спросил Садовников.
— И ничего, — ответил Гришин. — Хоть бы один человек что худое сказал про Зуеву. Не только на работе, но и соседки все в один голос ее хвалят.
— Чем же ты недоволен?
— Как-то неестественно это.
— Неестественно, что она была хорошим человеком? Тебя, Андрей, профессия портит. Это-то как раз нормально. Такими люди и должны быть. Неестественно, что она погибла, это факт.
— Просто ни одной зацепки нет. Была отличной матерью, замечательной женой, великолепным работником, дружила с хорошими людьми, была приветливой, веселой, доброй. Людям помогала, как могла. Уважали ее все. Вот такие дела.
— А знакомые, подруги? Приятели?
— Проверял. Такая же картина.
— Может быть, мужчина? — осторожно спросил Алексей. — Мало ли что в жизни бывает…
— Эта мысль и мне приходила. Ничего не было.
— Тогда давай подумаем, может быть, кто-то воспользовался ее добротой, ее отзывчивостью?
— Я подготовил список знакомых. Вот он.
— Давай его мне, я завтра с утра начну его отрабатывать. А для тебя есть одно маленькое дельце, чисто формальное, по-моему, но нужно сделать, чтобы душа потом не болела. Сегодня на похоронах шоферы говорили, что дружок Березина бригадир Сергей Поляков ушел в тот злополучный день с работы почти сразу же после выезда Березина на линию. Сказал, что заболел живот, и ушел. Выясни, пожалуйста, как там все было на самом деле. На похоронах я его видел, на вид он действительно нездоров.
С УТРА Садовников был в отделе. Знакомых, друзей у Березина и Зуевой оказалось предостаточно. Алексей звонил, расспрашивал, записывал, снова звонил, в общем, дел хватало. Чем больше он занимался людьми, окружающими Светлану и Анатолия, тем яснее становилось, что среди них вряд ли удастся отыскать преступников или хотя бы тех, кто бы их знал.
Перед обедом позвонил Гришин.
— Факт ухода Сергея Полякова с работы в тот день действительно имел место, — сообщил он.
— А как это выглядело?
— Обыкновенно. Начальство говорит, что у него частенько бывают приступы. Желудком страдает. К этому здесь уже привыкли. В тот день его вроде тоже прихватило. Он пришел к заместителю начальника базы и попросил его отпустить. Тот, как обычно, посочувствовал и отпустил. Вот, собственно, и все.
— А в поликлинику он обращался?
— Видимо, да, поскольку сейчас он находится на бюллетене.
— Понятно.
— Мне возвращаться в отдел?
— Возвращайся. Только одна просьба есть. По дороге зайди в поликлинику, где состоит на учете Поляков, и поговори с медиками, чем он страдает, давно ли, и что с ним случилось в интересующий нас день. Хорошо?
— Будет сделано.
Алексей повесил трубку и задумался. Если Поляков ушел по болезни с работы, значит в тот день он должен был прийти домой около семнадцати часов. Скорее всего так оно и было. Однако проверить, пожалуй, не мешало бы, чтобы потом уже не возвращаться к этой версии. Он снова набрал номер участкового инспектора, обслуживающего микрорайон, где жил Поляков, пригласил старшего лейтенанта зайти к нему. Поскольку у самого Садовникова дел сегодня было невпроворот, он попросил инспектора сходить к Полякову домой и осторожно выяснить, когда он вернулся с работы четвертого января.
Дом, где жил Поляков, инспектор Стефанов знал хорошо. В этом подъезде проживал гражданин Дробот, домашний хулиган. В повседневной, трезвой жизни был Дробот человеком скромным, если не сказать незаметным. Трудился он в каком-то заштатном конструкторском бюро, с осени до весны ходил в плащевой куртке на искусственном меху и когда возвращался со службы, нагруженный продуктами, норовил через двор проскочить быстрой тенью. Таким он был до тех пор, пока не выпивал. Выпив, Дробот преображался. Правда, на улице он и тогда опасался вести себя вызывающе, но дома характер показывал. Причем самовыражался Дробот весьма оригинально. Явившись домой и взяв молоток, он начинал методически крушить стулья, столы, книжные полки… Нанося сокрушительные удары, он всегда произносил одну и ту же замысловатую фразу: «Примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении».