— Говорила-то я неподумавши, сынок! Сережка меня обидел. Да ребятишки ихние под новый год такую снежную бабу выкатали под моим окном. Я как утром встала, глянула в окно, сердце так и зашлось. Это малых-то Сережка надоумил, я знаю. И участковому-то я рассказала про него пьяного, думала, вызовет он Сережку-то да вразумит, чтобы неповадно было над старыми людьми измываться. А дело-то, вишь, куда поворачивает. За чужую-то судьбу не могу я ручаться и грех на душу брать не хочу. Сболтну чего, не подумавши, а какому безвинному человеку беду принесу. Не неволь ты меня, гражданин хороший, не помню я в точности, когда я его, поганца, видела. Старая стала, не та уж сила в голове, да и глаза подводят.
— Не неволим мы вас, бабушка, — улыбнулся Садовников. — Как было, то и скажите. Если не помните, значит, не помните. Вот и все.
— Вы уж не серчайте на меня, товарищи дорогие, не по злому я умыслу…
— Никто не серчает на вас, бабушка. Наоборот, сейчас вызовем машину и отправим домой.
— Не надо никакой машины! Невестка у меня тут неподалеку проживает, давно в гости собиралась, да все случая не было. Вот сейчас пойду и внучонка повидаю, кстати. Так уж, извините меня, не хлопочите зря.
Старушка резво вскочила со стула, повязала платок и мигом оказалась за дверью. Гришин вышел за ней, чтобы проводить к выходу. Алексей молча смотрел в окно.
— Товарищ майор, — нарушил молчание Стефанов. — А кого узнала-то эта старушка на фотографии? Может, у дружка Полякова поинтересоваться, когда они пришли в тот день?
— У дружка? — Алексей повернулся к столу. — Вряд ли. Гражданка Никитина утверждает, что в половине девятого четвертого января Поляков пришел домой вместе с Анатолием Березиным. А к тому времени, по заключению экспертов, этот друг Полякова примерно около трех часов как уже был мертв.
Вернулся Гришин, молча присел к столу.
— Вы сделали все правильно, товарищ Стефанов, — сказал Алексей. — Спасибо вам, можете идти.
Стефанов вышел, осторожно притворив за собой дверь. Алексей закурил и с удовольствием затянулся.
— А счастье было так близко… — неопределенно сказал Гришин после паузы.
— Когда оно близко, оно не всегда возможно, — тут же откликнулся Садовников. — Бабка, конечно, великая сплетница и характер имеет зловредный.
— Путает она все на свете.
— Путает, да неизвестно что. Может, и действительно видела она кого-то в тот вечер, да теперь в голове у нее все перемешалось: пьяные, снеговики, юные хулиганы.
— Бог с ней, с бабкой-то, Алексей Вячеславович! Давайте займемся делами более существенными.
— Пожалуй, Андрюша. Сейчас начало пятого, я, наверное, еще Бромберга застану на работе. Очень хочу с ним встретиться.
МАСТЕРСКУЮ, где трудился Григорий Бромберг, Алексей нашел быстро. Она помещалась в центре города, на одной из сохранившихся древних улочек, в старинном особняке.
Садовников толкнул обитую дерматином дверь, ожидая попасть в холодную и грязную «лавочку», и на пороге остановился пораженный. Приемная мастерской была оборудована руками искусного мастера. Деревянные панели до половины закрывали стены. Их украшали кованые светильники оригинальной формы. Удобная мягкая мебель дополняла интерьер.
Сидя в креслах за низким столиком, вполголоса беседовали двое пожилых мужчин.
Алексей прошел мимо них к стойке приемщицы. В окошечке он увидел очаровательную девушку в джинсовой куртке с вышитым на кармане фирменным знаком «СБ», что, по-видимому, означало «Служба быта». Не успел Садовников подойти, как она тут же внимательно посмотрела на него.
— Что бы вы хотели? — спросила она мягким грудным голосом.
— Мне бы это… — Алексей невольно смутился от увиденного и ласковой доброжелательности красивой приемщицы. Правда он успел заметить, что в ушах сотрудницы этого керогазного салона висят золотые сережки с бриллиантиками.
— Так что? — снова спросила девушка, и сережки в ее ушах чуть качнулись.
— Мне бы, знаете, товарища Бромберга повидать нужно.
— Григория Михайловича? Пожалуйста. — Девушка встала и скрылась в глубине мастерской.
Через минуту она вышла вместе с высоким, подтянутым молодым человеком, одетым в такую же куртку. Резко очерченные, броские черты лица его говорили о характере сильном, волевом, целеустремленном. Сейчас же, на его лице присутствовало выражение участливого внимания и готовности помочь. В то же время от всей фигуры Бромберга на версту веяло тщательно охраняемым и взлелеянным чувством собственного достоинства. Он походил скорее на именитого профессора, направляющегося к пациенту, чем на скромного работника мастерской «Металлоремонт».
Алексей представился, показал удостоверение. Бромберг его внимательно прочитал, минуту помолчал и сказал:
— Знаете, Алексей Вячеславович, мне почему-то кажется, что разговор у нас с вами будет долгим, правда?
— Возможно, — согласился Садовников.
— Тогда, если не возражаете, давайте поговорим в более приличной обстановке. Подождите меня минуточку, я сейчас.