Библиотечная олимпиада мистера Лимончелло

Церемония награждения прошла под Чудо-Куполом, который, в полном соответствии с тематикой игры, переключился на красивое отображение десятичной системы Дьюи. На десяти экранах-секторах сменяли друг друга картинки, относящиеся к той или иной категории в библиотечном каталоге.

– Слушай, Кайл, – прошептал Мигель, когда доктор Зинченко повесила олимпийскую медаль на шею Марджори Мулдауэр, – а почему у них все медали называются по-разному? Почему не просто – золотые там, и все?

Кайл пожал плечами.

– Может, чтобы мы лучше запомнили, что проиграли сегодня целых две игры.

Впрочем, завтра будет новый день.

И еще две игры.

Кайл лишь надеялся, что его команда не продует обе.

Глава 20

Чарльз Чилтингтон вошел в гостиную с подносом миниатюрных огуречных сэндвичей (без корочек). Сегодня Лига обеспокоенных любителей библиотек собиралась у миссис Чилтингтон.

Семеро дам и один джентльмен в галстуке-бабочке сгрудились перед ноутбуком и неотрывно смотрели на экран круглыми от ужаса глазами.

– Это омерзительно! – сказал кто-то. На экране крутилась запись первого дня Библиотечной Олимпиады Лимончелло, выложенная на веб-сайте «Книжной сети».

Чарльз знал, что значит «омерзительно» (крайне неприятно). Он и сам всегда старался говорить длинными словами. Это нравилось учителям, особенно если удавалось ввернуть слово, которого они не знали. У Чарльза имелся целый список таких слов: «панацея», «паноплия», «педантизм». И это только на букву «п». Там, где все остальные пользовались удобопонятными конструкциями (то есть говорили просто и ясно), он предпочитал выражаться пространно (то есть говорить длинными словами).

Кроме того, он чувствовал исключительное удовлетворение (то есть удовольствие, радость, гордость) оттого, что гости матери бранили возмутительные и вопиющие (то есть ужасные и отвратительные) порядки, царящие в библиотеке Лимончелло.

– Это же нелепо! – заметил джентльмен в галстуке-бабочке. – Они бегают с библиотечными тележками! Расставляют книги по полкам! Такое впечатление, что эти дети хотят получить работу в библиотеке. Однако они слишком юны, а значит, с точки зрения закона работать не могут.

– Фу! – сказала миссис Тинкер. – Этот мистер Лимончелло удивительно неприятный человек! И эта его русская девица, доктор Зинфадельски, ничуть не лучше.

– Я утратила всякое представление о логике происходящего, – заметила миссис Брюстер. – Зачем библиотеке директор отдела голограмм?

– Потому что они там развели какой-то Диснейленд! – воскликнула миссис Тернер. – Да-да, Диснейленд!

– Значит, вы со мною согласны, – подвела итог мать Чарльза. – С этим надо что-то делать.

– Прошу прощения, но от лица всей молодежи Александриавилла я должен сказать, что крайне высоко ценю ту заботу, которую проявляют наиболее мудрые и уважаемые жители нашего города в стремлении защитить мои интересы, а равно интересы будущих поколений, – заметил Чарльз.

Чарльз знал: если хочешь, чтобы взрослые сделали, как тебе надо, лучший способ – подольститься.

– Спасибо, Чарльз, – сказала мама. – Роза, будьте любезны, запишите в протокол: мы, Лига обеспокоенных любителей библиотек, постановили, что обязаны всеми доступными нам способами получить контроль над новой публичной библиотекой Александриавилла и вырвать ее из рук опасного безумца Луиджи Лимончелло.

В дверь гостиной негромко постучали.

– Прошу извинить, – сказал Честертон, дворецкий. – Этот джентльмен требует, чтобы ему дали возможность принять участие в собрании.

– Это вы тут обеспокоенные любители библиотек? – бесцеремонно перебил его сухопарый старичок с острым носом, до того смирно стоявший за спиной у дворецкого. На старичке была ярко-голубая ветровка, а в руках он вертел бейсболку с эмблемой «Соек Торонто», всю в пятнах пота.

– Мы знакомы? – спросила мать Чарльза.

– Это вряд ли. Меня звать Пекельман. Вудро Дж. Пекельман.

– Вы из вашингтонских Пекельманов? – пискнула миссис Тилли.

– Нет, мэм. Я местный, из Александриавилла. В смысле, что вырос здесь, а потом выпорхнул из гнезда.

Чарльз сдавленно хихикнул, не в силах сдержаться. Уж больно мистер Пекельман походил на старую курицу.

– Я владелец мотеля «Голубая сойка», – пояснил мистер Пекельман.

– Ах, Олимпийская деревня! – сообразил Чарльз. – Вы – давно потерянный четвероюродный дедушка Эндрю Пекельмана, верно?

– Так точно.

– Простите мое любопытство, но что привело вас сюда, мистер Пекельштейн? – спросила мать Чарльза.

– Пекельман, мэм. Я крутить и вилять не буду. Мне не нравится, что у них там творится в этой их библиотеке, вот так-то.

– Нам тоже.

– Знаю. Я вас видел по телевизору. Я и сам раньше жил в Александриавилле, я ж говорил. Давно это было. Мы с Луиджи росли вместе. Я его знал еще ребенком, без этих его бешеных миллиардов. И вот что я вам скажу: Луиджи Л. Лимончелло и тогда был ничуть не лучше, чем сейчас, – такой же безответственный тип. В пятом классе он придумал игры на умножение и деление, «чтобы веселее было учить математику», представляете? Пффф! Математику! Нашел повод для веселья!

– Это все очень хорошо, мистер Пекельман, но…