Библиотека Дон Кихота

Гигантская пальма напоминала библейское древо познания Добра и Зла. О чем и говорила ландшафтная скульптурная пара из изъеденного временем известняка. Адам и Ева негроидного типа стояли под пальмой в обнимочку и, как дети заводную игрушку, внимательно рассматривали сорванное яблочко. Лица были негроидными, а тела рубенсовскими, пышными. Создавалось впечатление, что прожорливая райская парочка просто обсуждает: съесть ей это аппетитный фрукт на десерт, или он может оказаться лишним.

Воронов и Грузинчик медленно шли по узорчатым плитам, шурша прошлогодней листвой. Всюду чувствовался легкий налет тления. А удушающий жасминовый аромат наводил на мысль, будто здесь специально разлили парфюм с соответствующим сильным запахом, дабы перебить куда более сильный запах, запах смерти. С одной стороны, это был типичный испанский патио, или внутренний дворик, а с другой — здесь что-то чувствовалось от регулярного европейского парка эпохи короля Солнца.

У дверей, ведущих внутрь дома, кажется, не перестраивавшегося со времен мавританского владычества, их встретил седой дворецкий, по манерам и осанке больше похожий на гранда. Ему и принадлежал тот командный голос, который сменил в динамике непонятное шипение, лишь отдаленно напоминавшее человеческую речь.

— !Pase Usted, senores!

Вошли в холл. И сразу же повеяло прохладой. Но эта прохлада не показалась особенно приятной. Наоборот, показалось, что, переступив порог, они оказались в склепе. Так пахнуло на них сыростью. Холл был плохо освещен. Его венчал высоченный сводчатый потолок. Окна, как в церкви, оказались длинными и узкими. Вместо стекол в оконные проемы были вставлены витражи, с изображением сцен из различных исторических периодов Реконкисты. Вилла, или, скорее, дворец, некогда принадлежавший маврам, внутри был подвергнут кое-какой реконструкции. В холле каждая деталь убранства несла на себе печать ревностного католицизма. Видно, хозяйка вела затворнический образ жизни и не имела сил пойти в церковь даже ради воскресной мессы. По этой причине, скорее всего, холл попытались превратить в подобие домовой часовни: всюду горели свечи, выглядывали лики святых. Картины с их изображениями находились в проемах между окон. Воронову в этом полумраке даже показалось, что некоторые из этих картин принадлежали кисти самого Эль Греко или представителям его школы. Но этой догадке профессор решил не придавать большого значения, а то величие обстановки могло совсем сломить его и еще сильнее дать почувствовать собственное ничтожество.

В самом дальнем углу этого зала начиналась каменная лестница, настолько ажурная, настолько необычная и причудливая, что Воронов вспомнил о стиле платереско, который так ему нравился. Казалось, тяжелый камень больше напоминал чеканку по серебру с ее необычным восточным орнаментом. Нельзя было уследить, куда пойдет та или иная линия, во что перейдет заданная тема. Стиль платереско лишал камень его тяжеловесности, делая почти невесомой многотонную конструкцию. Во всяком случае, именно такое впечатление должно было сложиться у каждого, кто когда-то поднимался по этим ступеням.

— Какая игрушка! — первым не выдержал Грузинчик.

— Я рад, что мы попали сюда. Настоящее старинное и до сих пор обитаемое испанское жилище. Как обыкновенному туристу мне бы никогда ничего подобного не увидеть.

Дворецкий молчаливо шел впереди, указывая дорогу наверх.

— Зачем надо было испанцам изгонять мавров? — обратился к нему Грузинчик. Он решил сделать паузу и остановиться, чтобы перевести дух: давала знать о себе больная рука.

Учтивый дворецкий сделал то же самое.

— Так как насчет Реконкисты? По-вашему, она была необходима или нет?

— Так угодно было матери нашей церкви, сеньор.

— Понятно. Но красота-то, красота-то какая! — не унимался Грузинчик.

— Вы имеете в виду лестницу, сеньор?

— Да. А что же еще?

— Это мусульманский орнамент. В него вплетены некоторые суры из Корана. Как ревностный католик я не могу согласиться с тем, что в доме христианина находятся подобные письмена. Говорят, мусульмане украшали так свои жилища, преследуя в основном магические цели. Суры — вещь серьезная. И магия — вещь не менее серьезная. Но Её Светлость, как и вы, сеньоры, любит эту опасную для души христианина красоту. Любит, несмотря на свою глубокую набожность, несмотря даже на то, что многие из ее предков служили нашей матери Церкви в сане епископов, и один из них даже стал кардиналом. Впрочем, чему здесь удивляться. Вы ведь знакомы, сеньоры, с учением о душе Фомы Аквинского?

На это московские книголюбы лишь переглянулись: ничего себе дворецкий.

А провожатый их между тем, не торопясь, продолжил свои рассуждения в следующем духе: