— Какое отношение имеет душа к телу? Над этим глобальным вопросом вслед за Аристотелем всерьез задумался Фома Аквинат. Сколько телесного, какой процент может быть свойственен нашей душе? К телесному относятся все наши органы восприятия окружающего мира. И получается, что душа с помощью этих органов словно прикована к материальной, земной оболочке. Фома Аквинский по этому поводу пишет, сеньоры: «… поскольку само интеллектуальное познание, совершаемое человеческой душой, нуждается в способностях, действующих посредством некоторых телесных органов, то из этого становится очевидным, что душа для совершенства человеческого вида естественным образом объединяется с телом». Душа Её Светлости, видимо, слишком срослась с телом, раз красота её прельщает больше, чем суть. Тот же Фома Аквинский сказал как-то: «Pulchra sunt guae visa placent» — прекрасно то, что услаждает взор. И Её Светлость самозабвенно следует этому правилу. А зря, как пишет тот же Фома Аквинский, «душа не является такой формой, которая полностью погружена в материю, но среди всех прочих форм она в наибольшей мере возвышается над материей». Мы довольно часто спорим с Её Светлостью на подобные темы. Дуализм тела и души, сеньоры, — вот почва, на которой взросло не одно еретическое учение.
— Послушайте, Гога, я почти ничего не понял из этих рассуждений. Мой испанский не так хорош. Он говорил что-то о сурах? — шепотом переспросил Воронов.
— Да, говорил. Ваш испанский все-таки не так уж и плох, хитрец. Конечно, чтобы понять пространные рассуждения Фомы Аквинского и нашего провожатого — до этого вам явно далеко, но суть разговора вы уловили. Хитрец вы, однако.
— И все-таки Коран, Гога, Коран и лестница, по которой мы сейчас и идем.
— Что это вас так задело?
— Книга, Гога, Книга. Она вплелась даже в камень, из которого и сложен этот удивительный дом.
— Оставьте свой мистицизм, господин профессор.
— Рад бы, да не могу. Вы не представляете, какое я сейчас волнение испытываю. Как в детской игре впору повторить: «Теплее, еще теплее, горячо!»
— Сеньоры, — прервал разговор дворецкий, — Её Светлость — дама очень почтенного возраста. Может так статься, что мы скоро отпразднуем ее столетний юбилей, поэтому я прошу вас поторопиться. Врач появится вовремя. Как и все немцы, он очень пунктуален. Поэтому у нас остается немного времени. Грасьяс, сеньоры.
И они вновь возобновили свой подъем, пока не очутились под сводами прекрасной галереи. И галерея была украшена в мавританском духе, а сводчатые потолки, наверное, тоже были испещрены многочисленными цитатами из Корана. Книга словно приглашала своих будущих похитителей в святая святых, словно заманивала их в ловушку.
Наконец дворецкий остановился рядом с массивной дверью, украшенной причудливой резьбой в виде того же мусульманского орнамента. На этой двери была вырезана та же рука, сжимающая ключи, что и на воротах Альгамбры. Это совпадение не показалось случайным.
Дворецкий с усилием принялся давить на тяжелую створку, и та пошла без малейшего скрипа во внутрь, во мрак. Дверные петли оказались хорошо смазаны. На гостей пахнуло старческим потом и лекарствами. Так может благоухать только больничная палата.
— Пока не входите, сеньоры, — предупредил дворецкий, — я должен убедиться, в каком состоянии находится Её Светлость, и сможет ли она говорить с вами. Возраст, сеньоры, возраст. Если бы не особый интерес, который герцогиня проявила к собственной забытой библиотеке, то об аудиенции не могло быть и речи. Её Светлость уже 10 лет никого не принимает.
И с этими словами дворецкий нырнул в полумрак, аккуратно закрыв за собой тяжелую дверь.
— Такие затраты — и все зря, — прошипел в сердцах Гога Грузинчик. — Давайте так, господин Воронов, если аудиенция сорвется, то воспримем все как знак свыше и на этом поиски наши прекратим. Поедем да и истратим все деньги Безрученко. Потом ищи ветра в поле.
— А если он братков по следу пустит? — робко поинтересовался профессор.
— Не пустит… Мы ему какую-нибудь лобуду антикварную купим и с нарочным отошлем. Что это за Книга такая, которую никто в глаза не видел? Ну, как — по рукам?
Но тут дверь начала вновь открываться, и на пороге показался все тот же Вергилий, приглашая авантюристов погрузиться вслед за ним в кромешную тьму, провонявшую больничными запахами
— Todo esta bien, seniores. Её светлость ждет вас.
Оказавшись внутри покоев, странники словно ослепли. Дверь закрылась, и сделалось жутковато.
Откуда-то из темноты вновь раздалось странное шипение. Голос дворецкого прозвучал совсем рядом, и он попросил взять вправо.
— Её Светлость страдает таким недугом, что она не в состоянии переносить даже самого слабого света.
Шипение сделалось отчетливее. Видно путешественники, сами того не зная, вплотную приблизились к клубку змей.
Дворецкий взял на себя роль переводчика со змеиного языка на человеческий и так прокомментировал последнюю языковую активность пресмыкающихся.