Библиотека, или Музей книг

Он сразу стал маленьким и жалким щенком, который потерялся и заблудился в большом городе. Харон выронил весло и замер на месте, смотря немигающим взглядом вдаль. Стикс забурлил. Лодка заходила ходуном, накреняясь то одним бортом, то другим. Мы уцепились за лавки, чтобы не выпасть. И боялись, что течение подхватит и унесет нас. Тут всё, что было вокруг, сильно тряхануло. Так вытряхивают грязный ковер. Вспышка ослепила нас. Следом за ней грохот, от которого можно было оглохнуть. Как будто тебя по голове огрели колотушкой. Всё закружилось.

Зажмурили глаза, а когда открыли их, то увидели на берегу огромную одноосную колесницу, запряженную в квадригу лошадей. Это когда четыре лошади сразу. На колеснице гордо восседал владыка подземного царства сам Аид. Голова его была увенчана короной. Седые волосы свисали до самого пояса со сверкающей бронзовой пряжкой. Борода его была почти до колен. Видно, в подземном царстве не было хорошего парикмахера. Золотая пряжка горела на плече, удерживая его хитон. Или как там он у них называется. Одним ударом кулака он мог превратить всех нас в мокрое пятно. С такими бы кулаками его на боксерский ринг. Был бы первой перчаткой мира. Сам Аид! Представляю, как Большой Василий сожалеет, что в его руках нет камеры.

В своих могучих руках он держал длинные широкие вожжи, которые красными лентами тянулись к мордам лошадей. Кони – настоящие гиганты-красавцы ни одного мгновения не могли устоять на месте. Переступали с ноги на ногу. Из-под подков вылетали искры. Это было еще то зрелище. Как будто под ними зажгли бенгальские огни. Они трясли своими длинными гривами, которые развевались и жили как бы собственной жизнью. Их мощные крупы блестели от пота. Видно, Аид хорошо их гнал. Кто-то из соглядатаев чертей сообщил ему о готовящемся побеге. И вот он здесь.

Взгляд Аида невозможно было выдержать. Он буквально прожигал до печенки, испепелял. Такое впечатление, что, если взглянешь в его глаза, то ослепнешь, потеряешь разум, а возможно, и саму жизнь. Поэтому все опустили головы и со всех сил сдерживали себя. Даже Цербер поник всеми тремя головами, а хвост его превратился в безжизненный шнурок. Харон стоял в ладье с открытым ртом, борода его тряслась.

Мы застыли, мы перестали существовать, мы не жили в эти мгновения. И уже не боялись смерти. Это был даже не страх. Наверно, так чувствует себя песок под ступней идущего, трава, на которую наступают и приминают ее к земле. Но у них нет права голоса. Я не знаю, что чувствует трава, когда на нее наступают, но именно это сравнение пришло мне в голову. Наверно, ей больно, она вопит, но ее никто не слышит. Вот такими ничтожными травинками были мы для Аида, могучего повелителя.

– Что теперь? – раздался над нашими головами глас. Захотелось спрятаться. – Что теперь?

Эхо несколько раз повторило его вопрос. Зазвенело всё бескрайнее пространство, покорно служившее Аиду. Это был глас, а не голос. Как и положено божественному существу. Он вонзался в твое тело, в каждую его клеточку. Всё наполнено Аидом. И все только прах у его ног. И голос, и взгляд были наполнены божественной мощью.

– Что теперь делать с вами, презренные рабы, недостойные даже этого песка на берегу? Превратить вас в безмолвные неподвижные камни, лишенные души, голоса и чувств? Чтобы по вам ползали букашки и дожди омывали вас, и ветры сдували с вам пыль?

На Цербера и Харона было жалко смотреть. И это те, которых все боятся в Аиде и не смеют им прекословить!

– Или бросить вас в эту реку, где вы растворитесь, как в серной кислоте, без следа? Выбирайте, что вам по душе! Молчите, предатели? Даже слова не можете сказать в свое оправдание? Потому что нет у вас таких слов! И нет вам никакого оправдания! Я не имею ничего против этих ребят. Ими двигало только чувство любопытства. Конечно, лучше бы свое любопытство они направили в другую сторону.

Кажется, пронесло. Хотя кто знает этих богов! Может быть, их настроение переменчиво?

– А это не самое плохое качество. Хотя мне совершенно безразлично, что творится на земле. Но молодому поколению любопытство не только простительно, но даже необходимо. Живой хочет узнать, как можно больше, испытать разные чувства. Если ты потерял интерес ко всему, значит, тебе уже не нужна жизнь, и ты просто влачишь жалкое существование в ожидании смертного часа. Мне такие типы не по душе. Жизнь есть жизнь. А смерть – это смерть. И свойство всего живого – узнавать и познавать.

Мы приободрились. Фу! Я глянул на Ваську, потом на Леночку, на троицу подельников.

– Я готов простить этих ребят. И я прощаю их. Пусть они возвращаются на землю. Здесь им делать больше нечего. Надеюсь, что эта экскурсия им пойдет на пользу. И они научатся дорожить жизнью.

Аид поглядел на Харона, потом перевел взгляд на Цербера. Те стали еще меньше.