Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 2

Падальщики — уборщики. А раз нечего убирать, то к чему и они? Все то же: к чему и зачем? А к чему лес или река? Не для того, наверное, только, чтобы снабжать дровами и волочить баржи? Если грифы только уборщики и санитары, то кто же тогда настоящие санитары и уборщики? А вот кто — люди. И живут они, наверное, не для того только, чтобы умирать. И это самое главное. И люди и птицы должны на земле жить. А лес расти, и реки течь; даже если ненужными станут дрова и все гидростанции.

Грифы в меру ума приспосабливаются. Видел стервятника, который глотал твердых, как камни, жуков-навозников. Белоголовый сип клевал зайца, задушенного петлей. Бурый гриф потрошил отравленных сусликов — этот околел и сам…

Грифы хмуро сидят на столбах — изгнанники гор, последние из могикан…

Столько дней хожу по кабаньим тропам, а кабанов не встречаю: они меня чуют раньше, чем я успеваю увидеть их. Чутье — это как бы глаза, видящие сквозь стену. Глаза, которые видят в кромешной тьме, за поворотом, сквозь землю.

У нас главное — зрение и слух, у кабанов — слух и нюх. Наш мир — это разнообразие красок, форм, звуков, их мир — разнообразие звуков и запахов. Не вижу — не чую, страшный вид — страшный запах. У кабанов не белая зима, не золотая осень, не зеленое лето, у них какие-то другие сезоны — запаховые.

Мы протираем глаза — они продувают нос.

Мы зыркаем глазами — они шмыгают носом. Нам в темноте постоянно то видится, то кажется: у кабанов такого даже не может быть — нос их работает безошибочно днем и ночью. Обладай мы кабаньим нюхом, мы не рассказали бы о «чудиках» и «привидениях» — нам бы ничего никогда не мерещилось. Мы всегда бы точно знали, кто скрывается в темноте. И, возможно, картины писали бы не красками, а духами. Духописиая живопись. Семь основных цветов — семь цветов радуги. А сколько главных запахов? Какая запаховая «радуга» у свиней? И какая из радуг богаче — наша или свиная?

В отношении богатства все ясно. Дело не в том, много ли ты видишь и чуешь, а что из этого выбираешь. Мы смотрим на все, а видим то, что нам интересно и нужно. И кабан может чуять тысячи разных запахов, «радуга» носа его беспредельна, да только из всех этих тысяч волнует его какая-нибудь дюжина или две.

Смотрим и ведем отбор. Иначе бы захлебнулись и утонули. Каждый видит свое. и кабан свое чует — кабанье, необходимое. Остальное для него просто фон, не влияющий на поступки и поведение. Говорят, и пчела видит только цветы с нектаром, остальные не замечает.

Кабана волнуют «съедобные» запахи, запахи врагов, сородичей, целебных растений — всего того, что определяет его нехитрую жизнь. Наслаждаться просто запахом ему не дано. Во всем огромном мире у него свой, кабаний мирок. Там все необходимое и достаточное. А что за границами этого мира — ему не нужно. Оно не для него. Его просто нет. А нам нужно все — тем мы и отличаемся от животных. Мы раздвигаем назначенные нам природой границы, мы уже не можем только пить, есть и спать. Мы выползли из тесной ячейки, нам стало нужным и то, что раньше виделось только «фоном». Нам нужно все: если под ногами — то до центра Земли, если над головой — то до центра Вселенной. Мы ощутили красоту и беспредельность мира. И пусть беспредельность и красоту ни съесть, ни напялить на плечи — нам уже без них не обойтись.

Пронзительный восторг открытий! Если кончится удивление перед миром — что тогда будет двигать нами?

Кабаний «духописный» мир определяет свиное брюхо. И боязнь за собственные окорока. И не нужен ему ни свет светляка, ни свет звезды. Ни запахи несъедобных цветов, ни краски золотой осени.

И все-таки поразителен этот запаховый кабаний мир!

Мы прячемся за кустами, камнями, деревьями — кабаны прячутся за ветер. Глаза подводят нас в сумерках или тумане; кабаний нос подводит кабана при изменчивом ветре: встречный ветер — и он «видит» носом, как в ясный день, ветер попутный — и он бредет, как в тумане. Кабан, уткнувшийся носом в землю, — все равно что гурман, уставившийся в свою тарелку. Чтобы дальше увидеть, мы поднимаемся на цыпочки, — кабан, чтобы дальше учуять, задирает голову вверх. Чем выше зверь, тем он дальше чует. Слоны чуют до полутора километров — они ведь и хобот вверх еще поднимают.

Мы при встрече «осматриваемся», кабаны — «обнюхиваются». Мы можем ввести в заблуждение, изменив свой облик: нацепив на себя ветки или вывернув наизнанку тулуп, вырядиться медведем. И кабан может стать оборотнем: как собака, выкатается на падали, натрется о смолистое дерево или вымажется в илу. Спрячет свой запах, заменит его другим. Лесные кабаны любят спать на муравейниках: кто знает, может, они так для волков «превращаются» в муравейники?

Нас можно обмануть подделкой: деревянным раскрашенным яблоком или картонным апельсином — кабан к ним и носа не повернет.