Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 2

Сгусток темноты рассеялся, на его месте засквозило небо. Кто-то закрывал собою просвет! Кто-то там был!

Пуки тростника на земляном валу канавы расставлены как снопы. Между «снопами» трясутся звездочки. И вот просветы поочередно один за другим начали закрываться, а звездочки гаснуть. Большое тело двигалось вдоль канавы. Веду ружьем за тенью, обгоняю ее на один просвет и навожу ружье в звездочку. Как только звездочка гаснет — жму на спуск. Всплеск огня, ружье лягнуло в плечо. А когда утихает эхо выстрела — тяжелый дробный топот копыт по земле, словно скачет табун коней!

Потом тишина. и в тишине страшное мокрое хлюпанье умирающего кабана. И вечный вопрос на зверовой охоте: а что теперь делать с ним? На что мне туша мяса и свиная шкура?

Охота быстро превратилась для меня в цепочку разочарований. Ну когда еще все было в первый раз: первый раз на току, первый раз с гончими. С подсадной, на привале, по следу. Тут и азарт, и любопытство. А потом все повторялось и становилось скучным. Одно и то же — что может быть унылее? И каждый удачный выстрел — как капля! — долбил и рушил мое увлечение. Пока я однажды не понял, что весь смысл и красота охоты — до выстрела. Прекрасно выслеживание, волнует поиск, соревнование в хитрости, терпении, осторожности. А выстрел совсем не нужен, он лишает тебя всего этого, он — тупик. Без него ведь все бы продолжилось, началось бы самое интересное, самое увлекательное — общение с диким существом с глазу на глаз.

Жалею, что понял это я не сразу, — сколько потерь! Но рад, что все-таки понял.

23 декабря.

На восходе, когда низкое солнце разлиновало дорогу и вызолотило осоку на обочине, вышел на колею фазан. И вспыхнул как граненый рубин! Ну что тут такого — на дорогу вышел фазан? Почему же торчу столбом и не свожу с него глаз? И как мне остановить это мгновение, чтобы оно навсегда осталось со мной? Такого не будет в благоустроенном будущем. Все там, наверное, будет, все будет рассчитано и предусмотрено, а вот этого — нет Потому что такое невозможно ни рассчитать, ни предусмотреть. И мы уже многое растеряли — ни памяти, ни следа. И продолжаем терять.

Вымирающая красота земли. От нее не останется и костей. Ничего. Она не может даже стать ископаемым, это нечто исчезающее бесследно.

26 декабря.

Мелкий, нудный, нескончаемый дождь. Все мокрое, грязное и осклизлое. Мокрые жалкие воробьи, мокрые понурые голуби. Нахохленные жаворонки и трясогузки. Мокрые вороны и вымокшие сороки.

Лепешки глины, густой, как тесто, липнут на сапоги. И каждая метелка выплескивает на голову пригоршню воды. Неуютная будет ночь в тростниках.

А вчера вечером дул резкий ветер, то один, то другой пучок тростника начинал клониться и дергаться, и казалось, что приближаются кабаны. То сзади, то сбоку от укрытия выли шакалы. Старая сука или кобель затягивали: у-у-у-у! И все настораживалось. А шакал тоном выше: у-у-у-у! И тут вечернюю песню подхватывали прибылые — вах, вах, вах! С подвизгиванием, с подвывом, жалуясь и грозя.

Миллионы людей не слыхали шакальих песен. И, конечно, не считают себя из-за этого обделенными. И все же не спешите отмахиваться — есть что-то в этой перекличке диких собак! Особое настроение ночи, ощущение места, особый настрой.

Я сто раз слышал их, и всегда с удовольствием. Можно, конечно, и обойтись без фазана-рубина, без свиста стрепетиных крыльев. Без многого можно обойтись. Но если так легко отбрасывать и отбрасывать, то можно ни с чем остаться. Не разумнее ли не отбрасывать, а прибавлять? Взять и вставить в свою жизнь вой шакалов и утреннего полыхающего фазана, крики улетающих журавлей. И всю эту тревожную и ветреную ночь в тростниках, — всю целиком.

Сегодня сижу на осоковой кочке у тростниковой кромки. Слева шумит в темноте река. Сверху сеет водяная пыль.

А справа тяжелыми волнами качаются тростники.

Сырость холодит лицо и руки. Слушаю ночь.

Сейчас должны пролететь вечерние утки. И утки летят, слышно торопливое виханье жестких крыльев. Пора запевать шакалам — вот и запели: унылый вой, а потом торопливое тявканье. Ну, а теперь будем ждать живое потрескивание тростников или тихое клацанье гальки под копытами кабанов.

А вместо этого гром! И снова выстрел и всплеск огня!

И человеческий крик. Кричит сосед-охотник. Бегу — вдруг кабан сбил его? Нет, все в порядке. На голой отмели темнеет человеческая фигура, а в стороне лежит что-то грузное. Убитый царь тростников. Он такой огромный, что даже привычный охотник не выдержал и позвал посмотреть.

Царь еще тихо всхлипывает. До этого он бился на отмели, как огромная рыба. После выстрела кабан сел на зад. Сидел по-собачьи и клацал зубами. А потом полез на охотника — пришлось добить. Думаю о страшной силе рассвирепевшего кабана. Даже если не распорет клыками, то убьет с разгона ударом тела. Многопудовая туша, клубок тугих резиновых мышц, катится со скоростью борзой собаки и бьет тебя, как кувалдой!

Царь затих. Охотник пинает его ногой — брюхо колышется, словно желе. Оставляем царя на отмели. Пусть лежит. Расходимся по местам.