Библиотека плавательного бассейна

И мы двинулись дальше, в оглашавшийся грохотом полумрак, куда нас взмахом руки пропустил невозмутимый Хорас, чьи стотридцатикилограммовые телеса, нескладные и в то же время величественные в гавайской рубашке с короткими рукавами, отражались в высоких зеркалах по обе стороны от двери, и эти бесчисленные отражения напоминали диковинную скульптурную группу, опоясывающую храм.

Зеркала и розовые лампы служили напоминанием о том, что в минувшие дни и ночи это заведение (по мне — так просто «Шафт») было чем-то иным для других людей. Клуб, и в самом деле открывшийся довольно давно, под разными названиями был модным ресторанчиком шестидесятых, а до этого — убогим приютом богемы, с пианистом и алкоголиками. Соответственно эклектичным был декор заведения, по существу представлявшего собой сводчатый подвал с кирпичными стенами: стойка бара под навесом в виде соломенной крыши и пространство со столиками, отгороженное от танцплощадки огромным аквариумом с поблескивающими тропическими рыбками. На первый взгляд эти особенности казались уродливыми и нелепыми, и тогда у меня возникло тягостное ощущение, будто ночной жизнью Сохо по-прежнему заправляет мафия старых лунатиков, и вправду считающих, что подобные детали еще не вышли из моды. Однако вскоре они стали восприниматься как прелестные украшения старомодного интерьера, и теперь я не променял бы их ни на какие блага в мире.

Томительная жара, которая еще днем начала сочиться с улиц, в битком набитом клубе только усилилась. Многие без всякой задней мысли пришли в шортах, а на площадке трое чернокожих мальчиков уже сняли майки, повесив их на петли джинсов, точно официанты свои полотенца. Я потащил Фила к бару за кислым, полным газа светлым пивом — невкусное само по себе, оно было экономичным горючим заведения. Мы оба облокотились на стойку, Фил — скрестив свои мощные руки, и тут я, дав себе волю, облизал его подбородок, а потом сунул язык ему в ухо. Широко улыбнувшись, он повернулся и — хотя я стоял так близко, что мои черты наверняка расплывались у него перед глазами, — устремил на меня очень нежный, доверчивый взгляд.

Мы временно примостились у маленькой полочки и принялись жадно пить, покачивая ногами под музыку, в общем-то молча, хотя я показывал Филу некоторых посетителей, а он смотрел и рассеянно кивал, вероятно, полагая, что сладострастно восхищаться при нем другими мужчинами — не совсем правильно. Тем не менее он был очарован, когда сквозь толпу пробрался Себастьян Смит, окруженный собственной небольшой толпой — поклонниками, которые норовили потрогать его, поддержать и поздравить. Он приехал измученный, прямо из Садлерз-Уэллз[153], и все еще был на верху блаженства от всеобщего поклонения и бурных аплодисментов, все еще на седьмом небе, на розовых — точно в какой-нибудь слащавой испанской трактовке Успения — облаках триумфа, в окружении своих игривых чернокожих путти[154]. Более того — все еще в трико (правда, уже с начищенными до блеска лакированными бальными туфельками), с обнаженным торсом, черным треугольником расширяющимся от талии к усыпанным блестками плечам, способным выдержать вес любой балерины. Все просили его станцевать, и он, раздумывая, подошел к краю площадки: одна нога ставится перед другой, словно на гимнастическом бревне, трутся друг о друга длинные упругие бедра, все усилия инстинктивно направлены на то, чтобы не покачнуться, как будто ему было велено пронести на голове стакан воды или, не выделывая непристойных курбетов, привести в движение содержимое своего вместительного балетного гульфика. Однако он решил не танцевать и, повернувшись, зашагал в темный угол, слегка огорчив меня угодливостью и беспомощностью.

На лице у Фила, как я заметил, отражалось то вульгарное жгучее любопытство, которое время от времени напоминало мне, что он так же склонен к внезапным порывам вожделения, как и любой другой. «Перебьешься, милый», — подумал я, жестом приглашая его на танец. Он залпом допил пиво, и мы стали ощупью протискиваться сквозь толпу голубых. Я повернулся, и мы, уже достаточно пьяные, чтобы танцевать, облюбовали местечко чуть в стороне от большинства танцующих. И тут Фил (способный, как я полагал, лишь смущенно переминаться с ноги на ногу), можно сказать, разошелся: почти не глядя на меня, он стал неловко покачиваться из стороны в сторону в модной скромной манере, которую наверняка у кого-то перенял. А я принялся беспечно подпрыгивать на свой лад. В некотором смысле каждый из нас танцевал сам по себе, хотя я не спускал с него глаз и ухмылялся от удовольствия, когда удавалось перехватить его робкий затуманенный взгляд. Тогда, описав с ним пару кругов, я сжимал в руках его большую голову, и мы неуклюже целовались, сталкиваясь носами.