Библиотека плавательного бассейна

Я уже долго ждал поезда на станции «Холланд-Парк». Мне было не привыкать к типичной для нее разношерстной толпе: рядом со мной ждали девицы в жемчужных украшениях и розовых чулках, несколько высокомерных с виду итальянцев и импозантная, солидная пожилая чета, — однако всем им предстояло сесть на поезд, почти до отказа набитый неграми и индийцами, направляющимися из Акстона[37] в Вест-Энд. С обоих концов, за станциями «Шепардз Буш» и «Ливерпуль-стрит», Центральная линия поворачивает на север, к пригородам, и это ее свойство всё искупает. С минуту я постоял у самого края платформы, глядя в бетонную канаву, где, словно тоже приводимое в движение электричеством, носилось взад и вперед целое семейство боязливых, перепачканных сажей маленьких мышек. Потом, вновь вспомнив об упраздненных станциях «Британский музей» и «Вуд-Грин», я добрел до схемы метрополитена и, точно какой-нибудь турист, принялся ее изучать. Это была искусная работа: линии тянулись либо сверху вниз, либо слева направо, либо под углом в сорок пять градусов, отчего вся схема представляла собой ряд разделенных на части и взаимопроникающих параллелограммов. Наверно, в изящной прямолинейности схемы был правдиво отражен только тот самый отрезок Центральной линии, по которому ездил я: от «Шепардз Буш» до «Ливерпуль-стрит» линия отличалась прямизной, так восхищавшей меня на поверхности и позволявшей поездам набирать огромную скорость под землей. Правда, в часы пик порой возникали заторы, поезда останавливались в туннелях, и начиналось долгое, томительное ожидание. В такие моменты я ненавидел метро.

Впрочем, моя любовь к метро была до некоторой степени вынужденной, а интерес к незначительным подробностям его истории и работы был вызван искусственно и объяснялся желанием придать подземке хоть какое-нибудь эстетическое значение после того, как меня лишили водительских прав. (К несчастью, я опрокинул несколько лишних стаканчиков «Пиммза»[38], а потом, попав в пробку, дернулся в сторону для обгона и врезался в тащившуюся мимо старенькую легковушку, которой не было видно ни в одном из двух зеркал… Теперь моей «Лансией» пользовалась мама — то для набегов на Фордингбридж[39], то для редких поездок из гемпширского поместья в Лондон.) Короче, приходилось мириться с поездками на метро, и зачастую они бывали возбуждающими и интригующими, как некая нескончаемая азартная игра, в которой тебя то и дело прижимают к разнообразным подозрительным личностям. А порой в метро возникали картины в духе Эдварда Барры[40]: сплошь задницы, шляпы да распутство, как на открытке с видом морского курорта. Как бы то ни было, приходилось хорошенько потрудиться, чтобы обнаружить там большие возможности.

Прежде чем отправиться в «Корри», я пересек Сохо-сквер и зашел в кинотеатр на Фрит-стрит — не столько фильм посмотреть, сколько посидеть в располагающем к анонимности темном зале и анонимно заняться темными делами. Накануне мы с Артуром налакались текилы — мексиканской романтики в бутылках, как сказано на этикетке. В последнее время вечера стали дольше — да и тянулись медленнее, — и коротать их нам обоим помогала наша собственная романтика в бутылках. Так вот, вечером Артур принялся носиться по квартире и глупо смеяться, а потом, как только началась трансляция концерта в присутствии королевы, захрапел с открытым ртом. Я, и сам пьяный в стельку, с трудом доплелся до кровати, а наутро, в девять, ощупью, со стонами выбираясь из комнаты, смутно припомнил, как чрезвычайно самодовольно смотрелся в зеркало в прихожей и раз семь или восемь отнюдь не пророчески исполнил «Nessun dorma»[41].

Как всегда с тяжелого похмелья, я был преступно похотлив, но Артур, так и проснувшийся на полу в гостиной, всё утро то срал, то блевал (что причиняло ему боль), то очень медленно ходил от одного предмета обстановки к другому с отвисшей нижней губой и странным видом, который, как мне стало ясно, был его эквивалентом бледности.

Веселого в похмелье было мало, зато оно придавало нашей жизни некоторый драматизм и заставляло нас в недоумении качать головой, морщиться от преувеличенной боли и сводить свой словарный запас к словечкам типа «старина» и «черт возьми», которые мы произносили задыхаясь или трагическим шепотом. Затем Артур так неуклюже и комично, словно бежал «на трех ногах»[42] с невидимым партнером, опять вприпрыжку несся в уборную. Чуть позже я уговорил его лечь поспать и ушел, по-прежнему возбужденный выпивкой и расположенный набраться того, что владельцы секс-клубов называют опытом.