Эти мучения — скорее душевные, чем физические, — продолжались довольно долго. А однажды вечером Станбридж пошел в пивную и вернулся очень поздно. Уже затихли разговоры, и казалось, что почти все уснули. Он подошел к моей кровати и сунул руку под одеяло. Я съежился, но он протянул руку и облапал меня. Это был жилистый рыжеволосый крепыш, напрочь лишенный чувства юмора. Потом он лег ко мне в постель, хотя был полностью одет и не снял даже обуви: я оцарапал ноги о жесткие кожаные подметки его башмаков. Этот тупой зануда был, однако, не лишен чувства опасности: он то и дело твердил «тс-с», хотя я и без того не смел вымолвить ни слова. Он заставил меня сжать в зубах носовой платок и овладел мною. Я почти ничего не могу припомнить, помню только, что всё это время горько, беззвучно плакал, помню жгучую боль и мучительное чувство вины — словно сам был во всем виноват — из-за крови на простынях, хотя это не вызвало никаких кривотолков. Как выяснилось позже, обо всем стало известно другим обитателям общежития. Я отдавал себе полный отчет в том, что жаловаться на подобные вещи нельзя. К тому же прекратились поддразнивания, и многие стали относиться ко мне по-приятельски, с уважением. А спустя пару недель, поздно ночью, когда в общежитие зашел сам помощник директора, все мы узнали, что брат Станбриджа погиб во Франции. Самого Станбриджа стали поддерживать, окружив его тем подобающим случаю и насквозь притворным почтением, которое мы, юные джентльмены, оказывали всем, кто терял близких. Каждую неделю приходили вести о смертях на полях сражений, зачастую — о гибели винчестерцев, которых хорошо помнили преподаватели и ученики и многих из которых все очень любили.
Отношения со Стронгом наладились только в следующем семестре, когда он взял меня в услужение. Я пытался оказать слабое сопротивление, ибо в тяжелом труде из-под палки было нечто противоестественное. На каникулах у меня были собственные слуги, поэтому мысль о том, чтобы во время учебы наняться лакеем, казалась нелепой. Однако свое предложение Стронг сделал очень вежливо и деловито. Хотя Стронг учился в привилегированной школе, он, как мне стало известно, считался не очень способным учеником. Вероятно, мне следует описать его наружность: плотное телосложение, широкое квадратное лицо, раздвоенный подбородок, прямой нос, глубоко посаженные темные глаза, довольно густая для школьника растительность на лице и густые курчавые волосы, почти черные. Отец его был банкиром, человеком городским, но Стронг главным образом жил у матери, неподалеку от Фордингбриджа. У него были довольно кривые ноги, и при ходьбе он выворачивал ступни носками внутрь. Я не особенно нуждался в деньгах, которые получал, служа его лакеем, но все ученики, служившие лакеями, сходились на том, что делают это исключительно ради денег.