Библиотека плавательного бассейна

Мне это всё надоело. Я опустил руку, повернулся боком и перемахнул через стенку. «Пока!» — весело крикнул парень, когда я дожидался удобного случая, чтобы перейти улицу — и, выбрав неудачный момент, вынужден был пуститься бегом. Вдогонку мне загудел фургон. Я чувствовал на себе неприязненный взгляд мальчишки, чувствовал досаду и унижение, а свернув на улицу, ведущую к клубу, начал испытывать противоречивые желания выбросить из головы вздорные мысли об этом парне и бегом вернуться обратно и заплатить ему столько, сколько он захочет. Я представил себе, как обоссу его, как запихну хуй ему в глотку, засуну пальцы в жопу, — с такими волнующими мысленными образами в голове только и входить в клуб мальчиков. Обидно было то, как ловко он меня отшил, и то, что я уже не в силах соблазнить малолетку.

Здание клуба некогда, вероятно, было нонкомформистским храмом[98]. Большая его часть — с узкими стрельчатыми окнами — была построена из невзрачного серого камня. Спереди и сбоку прилепились современные пристройки из красного кирпича, с окнами в металлических рамах (судя по матовому стеклу, там располагались раздевалки) и облупившейся побелкой. Как и сказал Чарльз, там намечалось некое важное событие, и в коридоре с линолеумным полом и кафельными стенами было полно родителей, одетых, как мне показалось, довольно нарядно — мамаш, взволнованно скрестивших руки под грудями, и папаш, исполненных сдержанной отцовской гордости, словно в актовый день[99]. Повсюду носились многочисленные детишки, и в этой атмосфере сугубо семейного мероприятия я особенно остро почувствовал себя лишним. Я подошел к застекленным доскам объявлений и, немного пообщавшись со своим отражением, принялся изучать расписание занятий, объявления об экскурсиях и фотографии спортивных команд, выискивая, как водится, лица хорошеньких мальчиков (каковых оказалось немало) и нижнее белье, неизменно видневшееся под собравшимися в складки трусами сидящих футболистов. А на соседней доске висело большое объявление, напечатанное изысканным старомодным шрифтом. В нем было сказано, что как раз сегодня в Клубе мальчиков состоятся трехраундовые бои за звание чемпиона Лондона и окрестных графств по боксу, и команде-победительнице будет вручен «Кубок Нантвича».

Увидев свидетельство того, что Чарльз по-прежнему пользуется авторитетом и занимается филантропией, я почувствовал себя равнодушным тугодумом. Разумеется, он отправил меня в такую даль не только ради разговора с таинственным Шиллибиром. Я удивился и обрадовался, поняв, что за всем этим кроется нечто большее, но в то же время у меня возникло тревожное чувство, что Чарльз довольно искусно оркеструет свои откровения. До меня дошло, что два дня назад, когда прервалась телефонная связь, дело было в его намерении предрешить результаты нашего разговора, и что сейчас он сидит в Сити и клюет носом в ожидании этих результатов. Это открытие, к тому же сделанное почти сразу после нелепого мимолетного эпизода на кладбище, несколько выбило меня из колеи. Из-за зеленых двустворчатых дверей послышались аплодисменты и чей-то громкий голос. Я вошел в зал, старательно делая вид, будто знаю, чего следует ожидать.

Ринг соорудили в центре зала, с трех сторон которого сохранились галереи, подпираемые толстыми деревянными столбами. Вокруг ринга возвышались возведенные ярусами трибуны с сидячими местами, и под галереями образовалось некое подобие крытой аркады, где я мог оставаться почти незамеченным. Трибуны были переполнены, и я надеялся, что смогу перемещаться по залу, а не сидеть весь вечер на одном месте. Я остановился в проходе между рядами и прислонился к ступенчатому краю временной арены. Человек, чьи ноги находились возле моего локтя, наклонился и спросил: «Хотите сесть?» — любезными жестами показав, что вся его компания может немного подвинуться. Но я отказался. Облаченный в смокинг распорядитель закончил свое объявление и спустился вниз, между канатами протиснулся толстопузый рефери в белой рубашке и брюках, которые каким-то чудом держались на нем без подтяжек, а спустя минуту на ринг выскочила первая пара мальчишек.

Боксу присуще некое свойство, неизменно волнующее меня, хотя я знаю, что это самый грубый вид спорта, ведущий к деградации и боксеров, и зрителей. Несмотря на всю его жестокость — и опасные последствия ударов по голове, тех резких, сильных тычков снизу, что так метко именуются «проникающими» и приводят к разрыву уязвимого участка мозга, известного как substantia nigra, то есть к внутреннему повреждению, куда более серьезному, чем подбитый глаз, изуродованное ухо или расквашенный нос, — этот вид спорта отличается качеством, которое я, как и многие до меня, назвал бы благородством.