Адам несколько раз глубоко вздохнул, собираясь с силами. Он слишком долго носил в себе свою тайну – однажды она его едва не доконала, но сейчас ему важнее всего были Зак и Зоэ. Ради них он готов был на все.
– Со Сьюзен, матерью Зоэ и Зака, я познакомился на пляже в Австралии. Это была красавица блондинка. Я пошутил, что она похожа на русалку в серебристом бикини и с золотыми волосами, курчавившимися от соленой воды. Мы сразу понравились друг другу: я залюбовался ее бойкостью, неумением усидеть на одном месте. Она буквально бурлила энергией, что меня покорило…
– Так, я не собираюсь это слушать, – Айла направилась к выходу, но голос Адама ее остановил:
– Ты должна выслушать. Вы все должны послушать. Пожалуйста, хоть это для меня сделайте. Ради Зоэ, ради Зака…
– Адам, я прочла дневник, – сказала Виола. – Я нашла его случайно, когда искала растворитель для стен.
– И отдали его Зоэ?
– Нет! Честное слово, это не я. Должно быть, она нашла его сама.
– Жаль, что она не пришла с ним ко мне.
– А какая разница?
– Да огромная! Вы решили, что раскусили меня, но вы ошибаетесь.
– Как это мы можем ошибаться? – требовательно спросила Дженнифер.
Адам взглянул на дневник, хранивший горестную исповедь о насилии в браке. Он помнил там каждое слово. Каждую улыбку, каждый крик, смех и плач.
– Давно я туда не заглядывал. Хотел оставить все это в прошлом…
– Еще бы! – съязвила Айла. Поглядев на нее, Адам прочел в ее глазах страдание, и ему захотелось прогнать эту боль.
– Это же мой дневник, – произнес он, впервые раскрыв свой ужасный секрет.
Адам не знал, кто в комнате ахнул – или же вскрик вырвался у каждого, но Виола немедленно приказала Аве идти наверх и ждать там. Ава возразила, что читала дневник вместе с Зоэ, и тогда Виола крепко обняла дочь. Адаму хотелось обнять свою Зоэ, рассказать ей правду, привлечь на свою сторону, но сперва правду должны узнать эти люди, иначе они откажут ему в помощи. Ему не обойтись без их доверия. Он мог заслужить его уже давно простой честностью перед собой и перед другими. Но признаться, что он, мужчина, стал жертвой домашнего насилия, было хуже смерти и всегда казалось позором.
– Я написал в нем каждое слово. – Руки Адама бессильно свисали. Он чувствовал запах сажи из камина, дрожал от пронизывающего холода каменной плиты. – Имен я не указывал – я и себе с трудом мог признаться, что это меня травили, били, издевались надо мной. Какой же тогда из меня мужчина? Слабак? Слизняк? – Никто ему не ответил. Все стояли как громом пораженные. Адам заговорил о своем прошлом, державшем его в заложниках стыда:
– Началось это больше десяти лет назад. Сьюзен жаловалась на вечную нехватку денег в нашей семье, но вместе с тем ворчала, что я пропадаю на работе. Она впала в паранойю – обвиняла меня, что я только и делаю, что сплю с кем попало. В то время моим наказанием была пощечина, презрение, плевок в лицо. Сьюзен вернулась на работу в школу и обвиняла меня в том, что я не понимаю стресса учительской профессии. Она оскорбляла меня, говорила, что я – жалкий тупица, который только и умеет, что с утра до вечера копаться в грязи – я ведь был садовником. «Да чего ты, блин, возомнил? – говорила она мне. – Ты – жалкий садовник и вечный студент, ничтожество!»
Голос Адама пресекся, но Айзек попросил его продолжать.
– Она обзывала меня постоянно. Я старался не обращать внимания, ведь после очередной тирады Сьюзен раскаивалась и умоляла ее простить. Она говорила: «Прости», – и я всякий раз давал ей новый шанс. Когда Зоэ исполнился годик, мы устроили пышный праздник для дочки, но я задержался на работе, потом попал в пробку и приехал, когда гости уже собрались. Сьюзен пришла в бешенство и наказала меня, вылив мне на руку кастрюлю кипятка. – Адам продолжал, несмотря на ужас на лице Айлы. – В больнице я сказал врачам, что я неуклюжий. «Разве мужчины умеют кашеварить?» – сказал я медсестре, на что она ответила: «Да мой муж не знает, где у сковородки ручка!» И мы посмеялись, будто я законченный недотепа.
Через несколько месяцев мы со Сьюзен решили, что Зоэ пора учить плаванию. Я ее записал, но она сперва очень боялась, прямо каменела от страха, и ее маленькие ноготки впивались мне в плечи. Я только смеялся, а вот Сьюзен – нет. Когда Зоэ и ее оцарапала, у Сьюзен будто башню сорвало. Я думал, она ударит нашу малышку на глазах всего бассейна, но она спохватилась, что на нее смотрят. А Сьюзен не любила зрителей, когда распускала руки. Она предпочитала это делать за закрытыми дверьми.
Однажды на Пасху приехали мои родители. Мы со Сьюзен притворялись, что все в порядке, но жена вообще перестала спать по ночам, и нам все труднее становилось скрывать проблемы: было очевидно, что в семье неладно. Когда родители уехали, я сказал Сьюзен, что она могла бы быть полюбезнее с моими мамой и папой, которые проплыли немало миль, чтобы побыть с нами. Лучше бы я смолчал…
– Что произошло? – спросила Виола, когда голос изменил Адаму.