Бич Божий

Римский Сенат пребывал в растерянности. Смерть божественного Валентиниана явилась громом среди ясного неба для обленившихся патрикиев. Император не оставил наследников мужского пола, а две его дочери не созрели не только для власти, но и для брака. Да и где найти жениха, который соколом взлетел бы по ступенькам трона и взял на себя заботу о Вечном Городе и обширной империи? Впопыхах в Сенате даже забыли о существовании императрицы Евпраксии, которая, между прочим, была не только вдовой Валентиниана, но и дочерью покойного Феодосия, императора Византии. К счастью, Евпраксия сама напомнила о себе, явившись в здание Капитолия с пышной свитой, главную роль в которой играл префект Италии Петроний Максим. Почтенные старцы в белоснежных тогах с пурпурной полосой с интересом наблюдали за гостями. Многие сенаторы уже знали о пророчестве своего бывшего коллеги, безумного Паладия, который предрек сиятельному Петронию неслыханный взлет и скорое падение. Однако по Риму гуляли и другие слухи. Сплетники, в частности, утверждали, что это именно Петроний устранил сначала Аэция, потом Гонорию, а затем и самого божественного Валентиниана, мстя императору за позор и смерть своей жены. Последнее предположение не только не ужаснуло сенаторов, но заставило попристальней присмотреться к патрикию. Если слухи о мести соответствуют истине, то следует признать, что в лице сиятельного Петрония империя обретала истинного римлянина, способного защитить не только свою честь, но и честь Великого Рима. Что же касается средств, с помощью которых он достиг своей цели, то в Сенате заседали слишком циничные люди, чтобы пенять ему за это. Словом, никто из сенаторов не удивился складной речи императрицы Евпраксии, которая, обрисовав несколькими словами невыносимую скорбь по поводу смерти божественного супруга, тут же перешла к рассуждениям о своей ответственности за судьбу империи. В скорбь дочери Феодосия никто не поверил. Сенаторы отлично знали, что отношения между Евпраксией и Валентинианом оставляли желать лучшего. А вот что касается скорого брака императрицы, то над этим предложением почтенным мужам стоило подумать. Сиятельная Евпраксия публично объявила, что рассмотрит любую кандидатуру, предложенную Сенатом, но оставила за собой право самой назвать имя будущего избранника. Последнее требование сенаторы сочли чрезмерным. В сущности, Евпраксия пыталась навязать Риму императора, не спрашивая разрешения патрикиев и народа. Вот вам и слабая женщина! Только-только империя пережила правление одной властолюбивой матроны, Галлы Плацидии, как ей на смену идет другая – сиятельная Евпраксия. А если эта женщина назовет своим мужем полное ничтожество? Или какого-нибудь варвара? Вопросы, прозвучавшие из уст сенатора Эмилия, вызвали переполох среди высокого собрания. Сенатор Эмилий был еще далеко не стар, ему совсем недавно перевалило за тридцать, красноречив, а потому и слушали его присутствующие с особым интересом.

– Надо подумать, патрикии, – надрывался Эмилий. – Надо обсудить создавшееся положение и лишь потом принимать решение. Пусть сиятельная Евпраксия хотя бы назовет имя будущего мужа, тогда Римский Сенат может оценить достоинства и недостатки претендента.

На первый взгляд предложение Эмилия было здравым, но это только на первый взгляд. Все отлично понимали, что стоит только прозвучать имени претендента, как тут же у него найдутся противники. Спор может выплеснуться за стены Капитолия на улицы города, и вся империя содрогнется от новой усобицы, способной окончательно погубить Великий Рим. Эту разумную во всех отношениях мысль высказал комит финансов Веспасиан, человек сдержанный, немногословный и многими уважаемый. Кроме всего прочего, он был горячим сторонником сиятельного Петрония, к которому все больше склонялись сердца и помыслы многих почтенных мужей Рима. Веспасиана поддержал и префект анноны светлейший Афраний, про которого каждая собака в Риме знала, что он пьет и ест с рук Петрония Максима. Многие ждали, что скажет дукс Ратмир, но тот промолчал. Зато соловьем засвистал комит свиты Дидий, тучный мужчина невысокого роста с писклявым, как у евнуха, голосом. Ссылался он на Византию, где императором стал никому неведомый Маркиан, выбранный не столько патрикиями, сколько сестрой божественного Феодосия сиятельной Пелагеей. И выбор ее оказался удачным. Маркиан вернул под свое начало провинции, утерянные предшественником в ходе войны с гуннами Аттилы.

– Петроний не Маркиан, – попробовал ему возразить сенатор Эмилий, но вызвал лишь смех в зале.