Бич Божий

Брак с карликом стал для неё способом избавления от рабства, однако жена шута вряд ли могла считаться всеми уважаемой, респектабельной особой. Их взаимное отчаяние и породило необычную, трогательную привязанность супругов. Эта форма любви чем-то напоминала моё отношение к Илане. Зерко с обожанием воспринял бы преданность любой, даже самой заурядной и некрасивой женщины. Однако Юлия была не просто хороша собой, а добродушна, сообразительна и предприимчива. Её верности крохотному мужу могли бы позавидовать многие мужчины. Она ухватилась за шутливое предложение Бледы, и семейная жизнь с Зерко стала образцом партнёрства и понимания. Юлия сумела оценить не только ум карлика и его стремление выжить, но и добровольное возвращение мужа к гуннам. Он не желал расставаться с ней и согласился на унизительные условия полуплена ради своей любимой жены. И его любовь не осталась безответной: она тоже полюбила карлика. Я не мог представить себе их сексуальную связь, но видел, как они целовались, и по вечерам Зерко свёртывался клубочком у неё на коленях, как довольный котёнок.

Странно, кому мы порой завидуем.

Итак, Юлия отправилась к мусорной яме у подножия холма, где распинали преступников, и отыскала там разбитую пополам глиняную амфору. Этот кувшин расширялся книзу, точно женские бёдра, и сужался кверху, как изящная шея. У него были две ручки по краям, а длина составляла две трети человеческого роста. Жене Зерко пришлось сходить за ним дважды, тайком, безлунными ночами, под заливистый собачий лай, и каждый раз она приносила в хижину по расколотой половине. Глина пропахла виноградом. Я, подобно Зерко, свернулся клубочком, чтобы разместиться в этом кувшине, как цыплёнок в яйце.

— Твои раны будут болеть, — предупредила она, — но от боли ты не уснёшь.

— А как же я из него выберусь?

— Мы дадим тебе короткий римский меч, и с его помощью ты проложишь себе путь.

— Ну а если они откроют кувшин, прежде чем я смогу скрыться?

— Я запечатаю его горлышко слоями воска и соломы и налью между ними немного вина, — пояснила она. — Мы просверлим внизу маленькую дырку, чтобы ты смог дышать, и прикроем тебя соломой.

Зерко радостно пробежал по хижине.

— Ну скажи, что она у меня умница!

Я поглядел на две расколотые части.

— Но ведь кувшин разбит, Юлия.

— Мы смажем края дёгтем и соединим их, склеив пылью от глины. Слуги приносят провизию по ночам, чтобы не мешать толпе собираться днём во внутреннем дворе и выслушивать приговоры Аттилы. Будет темно. Мы принесём тебя на винный склад, там кувшин погрузят в повозку, и ты сам не заметишь, как очутишься на кухне кагана.

Зерко хихикнул.

— Юлия, моя муза. Ей не в тягость любая обуза.

Я разрешил им заключить меня в грязные объятия кувшина, половинки которого склеили дёгтем и присыпали пылью со двора. Последовав указаниям Юлии, я укрепил внутренний шов куском верёвки. Она тоже была смазана дёгтем. Меня словно замуровали или возвратили в утробу матери, где я развивался, как зародыш. Я перестал ориентироваться и с трудом сдержал подступившую тошноту. Вскоре мне стало жарко, я начал задыхаться и от нехватки воздуха впал в забытье, снова очнувшись от резкого толчка, когда кувшин подняли и поставили в гуннскую повозку. Послышался звук хлыста, и повозка тронулась в путь.

Примерно через полчаса меня выгрузили во владениях Аттилы. Гортанные голоса что-то выкрикнули, а потом всё стихло. Должно быть, я попал туда глухой ночью, когда слуги крепко спали. Я вспомнил советы Юлии и воспользовался остриём меча, чтобы пробиться к запечатанному горлышку кувшина. На голову мне полились капли вина. Вонь чувствовалась здесь ещё сильнее, но от проникших в амфору струек воздуха у меня прибавилось сил. В помещении было темно, и я не услышал ничьих голосов. Судя по всему, на кухне было пусто. Затем я разрезал клейкую почерневшую верёвку, ослабив узлы у запечатанного горлышка, набрался храбрости, подтянулся и с силой оттолкнул обе половинки кувшина, словно скорлупу. Так я вылез наружу как вылупившийся цыплёнок и прополз мимо других кувшинов. У меня страшно разболелись раны и заныли мускулы.

Я спрыгнул на грязный пол кладовой и прислушался. Никого. Стражи Аттилы охраняли подступы к его дворцу, а не кухню.

Пришло время отыскать Илану и осуществить её безумный план спасения Рима и нашего побега.