Бич Божий

Святослав подошёл к Цимисхию и отметил про себя низкий рост василевса, рыжину волос и довольно крупную лысину Иоанн же увидел перед собой стройного и дикого видом мужчину, с толстой шеей, голубыми глазами, плоским носом и усами, свисавшими чуть ли не до середины груди. Поздоровались. Обнялись несколько формально, из соображений приличия, как предписывалось союзникам. Сели друг против друга. Обменялись незначащими словами по-гречески. Наконец Цимисхий перешёл к главному вопросу. Он спросил:

— Я хочу узнать, как живёт в княжеских чертогах дочь Анастасия.

Собеседник его, сильно коверкая греческие слова, произнёс корректно:

— Думаю, что счастлива. Свадьбу сыграли по всем обычаям, весело, красиво. Не препятствуем её желанию посещать христианскую церковь. Выучилась по-русски. Сын мой души в ней не чает.

— Очень рад. Я хотел бы передать ей послание. — Василевс сделал знак рукой, и ему протянули свиток. — В нём я благословляю дочь на терпение и любовь к супругу. Если молодые захотят предпринять путешествие в Константинополь, я приму их как желанных гостей. Раз мы не чужие с тобой теперь, воевать просто недостойно. Всё, что разделяло нас раньше, пусть останется на совести интригана Никифора Фоки. Мы отныне друзья. Как звучит по-русски то, кем мы друг другу доводимся отныне?

Святослав улыбнулся, и лицо его сделалось добрее:

— Ты мне сват, и я тебе сват. Дети Ярополка и Насти станут общими нашими внуками.

— Да, забавно, — рассмеялся Цимисхий. — В жилах их потечёт греко-славяно-печенего-армяно-скандинавская кровь! Кем же будут они на самом деле?

— Русичами, — оценил Ольгин сын.

Разговор двух правителей длился меньше часа.

И прощались они намного теплее, чем здоровались. Вскоре русская армия поплыла по Дунаю к Чёрному морю, чтобы оказаться у днепровских порогов, где её ждала битва с ханом Киреем. А Цимисхий, посадив в Доростоле своего человека, поспешил на юг, расправляться с бунтовщиками.

Вышгород, лето 971 года

Родилась Юдифь в Таматархи тридцать лет назад. Мать её была родственницей кагана Иосифа, а отец — военным комендантом города (тарханом). Жили они в прекрасном дворце с пышным южным садом, где играли в мяч и катались на пони. У Юдифи было двое братьев и четыре сестры. Братья приобщались к военному делу, сёстры собирались замуж за богатых итильцев, и семейная жизнь протекала у них сыто и спокойно.

Не успела Юдифь насладиться девичеством, как посватался за неё сын кагана, Эммануил. Свадьбу сыграли пышно — плавали по Волге на ладьях, пели песни и молились в синагоге общиной-миньяном. Через девять месяцев у неё родился мальчик, год спустя близнецы — девочка и мальчик. Муж её любил, и она его уважала. Ели только кошерную пищу, совершали омовение в микве, соблюдали посты, в Новый год (рошгашан) пели у реки и вытряхивали из карманов крошки хлеба; накануне судного дня трижды вертели над головой петуха (мужчины) или курицу (женщины) и три раза произносили молитву: «Это да будет искуплением моим, жертвой моей и заменой вместо меня, сей петух (сия курица) пойдёт на смерть, а я обрету счастливую, долгую и мирную жизнь».

Но молитвы не помогли: русские войска разгромили Итиль, не оставив камня на камне, а измятые свитки Торы плыли тогда по Волге, будто лепестки от оборванных чайных роз. Накануне падения города, видя безнадёжное положение и стремясь уберечь семью от насилия и позора, муж зарезал сначала детей, полоснул по горлу Юдифь и, в конце концов, убил себя, бросившись на меч. А Добрыня, оказавшийся у них во дворце и увидев последствия этой жуткой трагедии, вдруг заметил, что хазарка жива. Так Юдифь удалось спасти. И Добрыня взял её с собой. Выходил и выкормил, полюбил всей душой, сделал своей наложницей. И она полюбила этого весёлого человека — светлокудрого, молодого, сильного, ярого в любви и в застолье, ласкового, славного, с удовольствием исполнявшего под гусли песни и былины. Родила ему тоже близнецов — девочку Милену, мальчика Савинко. Он их поселил в своём вышгородском дворце, чтобы не провоцировать ревность Несмеяны. А потом сюда же привёз дочку от Белянки — Неждану. Девочка сначала дичилась, а потом пообвыкла, помогала Юдифи ухаживать за ребятами и болтала с ней тёплыми днепровскими вечерами, сидя на крыльце.

Как-то в августе в город въехала компания княжеского тысяцкого: сам Мстислав Свенельдич вместе с сыном Тучко, другом его Варяжкой и ещё десятью подручными. Возвращались они с охоты: снова промышляли в некогда своих, а теперь Олеговых древлянских лесах. Привезли с собой тушу кабана, много диких уток и зайцев. Объявили, что останутся ночевать в старом Ольгином дворце, повелели приготовить еду и одрины. Ближе к вечеру стали куролесить, к девкам дворовым приставать и тащить их на сеновал. Тут Юдифь и вступилась:

— Что вы делать? Это не ваш хором. Челядь великий князь! Отпустить девушка сей же час!

На её возмущённый голос появился Лют. Был он довольно пьян, веко правого глаза не могло подняться, левым же глазом он смотрел, сильно выгнув бровь.