— Ты чего орёшь? — произнёс Мстислав. — Мальчики мои спать хотят, а ты им мешаешь. Ты кто такая здесь?
Женщина смутилась, стала кланяться:
— Мы Добрынины. Проживаем его дворец.
— А-а, — сказал Свенельдич. — Ты и есть Юдифька? Ух, какая лапушка!.. У Добрыни губа не дура. Жаль, что раньше тебя не видел. Говорили: хазарочка, хазарочка... Думал: толстозадая и коротконогая, как и все они... Я б тебя отбил у него... Хочешь быть со мной?
— Нет, нельзя, нельзя, — отступила наложница. — Господин узнать — будет убивать.
— Как же он узнает? — Лют схватил её за руку. — Ах, какие нежные пальчики... Поцелуй, красавица. Да не бойся ты! Что дрожишь? Я тебя не съем. Награжу по-кесарьски.
— Нет, нельзя, не хотеть! — отворачивала губы хазарка.
У Свенельдича вспыхнули глаза, и железные руки стиснули её что есть силы:
— Кочевряжиться станешь — я велю надругаться над тобой всей моей дружине. Ясно, нет?
Женщина заплакала:
— Отпустить... Я люблю Добрыня... я не мочь быть с другой мужчин...
— Я — боярин, ты обязана меня уважать.
— Я не твой холопка. Стану бить челом Ярополк. Он тебя карать.
— Ярополк? Меня? — рассмеялся Лют. — Напугали девку хреном... В общем, так: или ты сама пойдёшь, или я заставлю силой привести.
— Я сама не пойти, — у Юдифи нервно подрагивали губы.
— Ну, тогда пеняй на себя. — Крикнул через двор: — Эй, Шарап, эй, Батура! Кто там есть? Все ко мне! За руки её держите. Ах ты дрянь — кусаться? Прямо до крови — негодяйка! Я тебе устрою. Пусторосл, ты заткни ей пасть. На, держи платок. Разоралась тут. Понесли в конюшню. Живо, живо. Ты сама виновата. Я хотел по-хорошему...
Утром конюх нашёл Юдифь и отнёс в одрину. А когда она открыла глаза, все увидели с ужасом, что у неё помутился рассудок. Женщина лежала в прострации, никого не узнавала, иногда кричала, порываясь выпрыгнуть из окна. Приходилось её привязывать.
А неделю спустя проезжал через Вышгород Вавула Налимыч — вёз для Полоцка, Пскова и Новгорода галичскую соль. И Неждана попросила его передать Добрыне небольшую записочку. На куске бересты выдавила писалом:
Девушка долго смотрела вслед купеческому обозу. И шептала магические слова, умоляя Попутника охранить Вавулу Налимыча и помочь доставить письмо в целости и сохранности.
Константинополь, лето 971 года
Иоанн въехал в столицу в середине августа. У ворот василевса торжественно встречали паракимомен Василий, стратилат Варда Склер вместе с патриархом Василием Скамандрином. Всех троих распирало от гордости, и они стали наперебой рассказывать о случившемся.
— Самозванцы схвачены! — скалился кривыми зубами первый министр. — Мы с эпархом собственными силами всё уладили.
— Да, — кивал магистр, — мы с войсками вошли в Босфор к шапочному разбору.
— Если бы не я, — ухмылялся святой отец, — вы бы до сих пор с ними чикались...
— Говорите яснее, — перебил их Цимисхий. — Как поймали Льва?
— Ваше величество, я вам расскажу по порядку, — начал евнух. — Лев Фока и сынок его Никифор — чёрт бы их побрал! — убежали с Лесбоса месяц тому назад...
— Имя врага рода человеческого не упоминайте, — осенил себя крестом патриарх.
— Ах, оставьте, ваше святейшество, — растянул губы председатель сената. — ...Заговорщики спрятались в монастыре Святой Троицы. Лев провозгласил себя василевсом и, естественно, регентом малолетних императоров. А спустя неделю после того, как я направил послание вашему величеству, им удалось переплыть через Босфор и укрыться у сообщника — Адриана Силенциария.
— Я надеюсь, он тоже схвачен? — уточнил василевс.
— Разумеется, той же ночью. Но не будем предвосхищать события. Значит, Адриан отправился к другу своему Армурису, чтобы тот позаботился о поддержке самозванца корпорацией ткачей. Ткач Армурис на словах согласился, но когда этот Силенциарий ушёл, бросился ко мне. Мы с эпархом распорядились окружить дом негодного Адриана. Но не тут-то было: заговорщики убежали подземным ходом и укрылись в храме Святой Софии.