Билет в Зазеркалье

Да и ее саму изрядно колотило, а наваждение бесследно прошло. Неужели она на полном серьезе желала убить Геныча?

Весь ужас заключался в том, что да, желала.

И почти застрелила. Почти…

Мальчик, плача, уткнулся ей в грудь, а Инна на мгновение забыла о том, что только что произошло и где она находится. Она нежно поцеловала ребенка, гладя его по голове.

И услышала дикий вопль пришедшего в себя Геннадия:

— Ну, стреляйте же в нее! Я вам приказываю — стреляйте!

Резко выпрямившись, Инна загородила собой сына и увидела стоявших перед ней вооруженных людей. Посмотрев по очереди каждому из них в глаза, Инна отчеканила:

— Ну что же, если совесть позволяет и вам захотелось сесть, причем надолго, то стреляйте. Как же хорошо, что здесь столько свидетелей!

Люди мужа, явно колеблясь, не спешили выполнить его дурной приказ. Геннадий же отполз в сторону и по-прежнему подначивал их, однако Инна игнорировала его угрозы. Пусть вопит все, что пожелает.

И этого человека она когда-то страстно любила?

Да, любила. И да, страстно.

И да, он был отцом ее сына, ее единственного сына. Но у самого Геныча теперь был другой сын, тоже, по всей видимости, единственный.

Так не могла же она лишить своего сына отца, пусть даже такого?

Не могла.

Взяв плачущего Женечку за руку, Инна обвела взором всех собравшихся. Никто — в самом деле никто! — не выдержал ее взгляда, отводя глаза, отваливаясь в сторону, пятясь. Она слышала гомон, возбужденные голоса, хлопанье двери, ведущей в зал. Задние ряды ретировались, праздник закончился.

Торжественный прием по случаю ее пятидесятилетия завершился.

Как же хорошо!

— Приношу свои самые искренние извинения за эту сцену, которую вы, безусловно, не забудете до конца дней своих, — произнесла Инна. — Однако любой и каждый пусть знает: если с моим сыном что-то случится и в этом будет виноват мой муж, то я безо всяких колебаний застрелю его. Надеюсь, это понятно?

Сжав руку сына, она посмотрела на скорчившегося, сидевшего на полу Геннадия, который бросал на нее злобные взгляды.

— Мой муж только что сообщил мне, что обокрал меня. При помощи подлого трюка забрал у меня все активы холдинга, который я основала и долгие годы возглавляла вместе с ним. Которого бы и не было, если бы не я, так ведь, Геныч?

Инна на мгновение вспомнила забавные события тридцатилетней давности, эти две провалившиеся «сделки», разговор с Григорием Ильичом…

А что, если ей следовало тогда принять его предложение и выйти замуж за владельца Ближней дачи? Даже если бы она тогда тоже родила ребенка с трисомией 21, то — в этом Инна ни секунды не сомневалась — Григорий Ильич, в отличие от Генки, любил бы малыша всем сердцем.

Но какой прок было думать о том, что изменить все равно нельзя?

— Что же, теперь вы понимаете, отчего я решила пристрелить своего супруга. Но не пристрелила, как вы своими глазами увидели. Так что если сегодня вечером его тело с дырой в груди найдут в этом бальном зале, пусть все знают: это сделала не я, а кто-то из вас!

А затем, посмотрев на супруга, которого она больше не любила, но который был отцом ее сына, ее единственного сына — и которого ей, невзирая на все пакости, устроенные Генычем, ей было жаль (или, не исключено, именно по этой причине), Инна произнесла, решив, что это будут последние слова, которые она адресует ему:

— Нам было когда-то хорошо. Потом стало плохо. Ты оказался редкостной сволочью, Геныч. Потому что прекрасно знаешь — этот холдинг такой же твой, как и мой. Вероятно даже, в большей степени мой, чем твой. Но ты все равно хочешь быть единоличным хозяином. Но, уверяю тебя, не станешь им. Потому что я буду бороться за свои активы! И в итоге получу все обратно. Ведь ты меня знаешь. Обязательно получу. А теперь прощай! Не забывай, вертолет тебя уже ждет. И передавай привет своей Инне. Да, и поцелуй за меня твоего сыночка. Кстати, как ты его назовешь — наверняка в честь себя, любимого?

А затем Инна, крепко сжимая ладошку Женечки, направилась к выходу. Гости в ужасе расступались, на лицах некоторых из них Инна заметила изумление, отвращение и да, даже восхищение.

На лицах женщин.

Когда они покинули бальный зал и оказались в холле, Инна снова опустилась на колени перед сыном и, прижав его к себе, произнесла:

— Извини, сынок, за то, что тебе пришлось увидеть. И услышать.

Женечка тихо спросил:

— Мамочка, а ты в самом деле была готова убить папу? Застрелить его…

Была ли она готова? Инна только сильнее прижала к себе ребенка.

Да, была.

— Извини меня, солнышко. На маму что-то накатило. А теперь нам пора — мы поедем отсюда, чтобы больше никогда не возвращаться. Потому что здесь нам делать больше нечего.

В самом деле: нечего.

— Мамочка, а, может, папу надо застрелить?

Инна застыла, потому что вопрос сына потряс ее, несмотря на всю злость в отношении супруга.

— Что?!