Меле покраснела и промолчала.
Жрец улыбнулся, но затем лицо его посуровело.
— Я понимаю. Послушай меня, девочка. Не позволяй любви отвлечь тебя от истинного служения Тангукари, не отходи от древних обычаев нашей деревни.
— У меня и в мыслях такого не было! — возмутилась Меле. — Я просто чувствовала, что смерть мученика — недостаточная награда Хадуэллу. Он заслуживает большего. ОН заслуживает… Абсолюта.
— За последние шестьсот лет никто не удостаивался Абсолюта, — возразил Лэг. — С той поры, как герой и полубог В’ктат спас игатийцев от ужасных гуилвийских чудовищ.
— Но Хадуэлл тоже герой! — настаивала Меле. — Дай ему время, он проявит себя! Покажет, на что способен!
— Может, и так, — промурлыкал жрец. — Это большая честь для деревни… Но учти, Меле. На это у Хадуэлла может уйти вся жизнь.
— Разве ожидание не окупится сторицей? — стояла на своем Меле.
Старый жрец повозил по полу булаву, глубоко задумался.
— Может, ты и права, наверное, права.
Тут он резко поднял голову, изучающе взглянул на девушку.
— Но скажи мне правду, Меле. Ты действительно хочешь сохранить его для абсолютной смерти? Или оставить для себя?
— Он должен получить смерть, которую заслуживает. — Меле отвела глаза.
— Хотел бы я знать, что у тебя на душе. Чувствую, близка ты к ереси, Меле. Ты, которая всегда следовала законам предков.
Меле не успела ответить, как в храм вбежал Вэсси, купец.
— Пойдемте скорее! — воскликнул он. — Несчастье с Иглаи, землепашцем! Он обошел табу!
Толстый, веселый землепашец умер ужасной смертью. Он шел обычным путем от своей хижины к центру деревни мимо старого колючего дерева. Внезапно дерево рухнуло на него. Сотни шипов вонзились в его тело. Очевидцы свидетельствовали, что Иглаи больше часа стонал и метался, прежде чем отошел в мир иной.
Но умер он со счастливой улыбкой на лице.
Жрец оглядел толпу, собравшуюся вокруг тела Иглаи. Кое-кто прятал под руками ухмылку. Лэг подошел к колючему дереву, осмотрел его. Увидел едва заметные следы надпилов, замаскированные высохшей глиной. Повернулся к толпе.
— Часто ли Иглаи подходил к этому дереву?
— Конечно, — ответил другой землепашец. — Он всегда обедал под ним.
Люди улыбались уже не таясь, гордые подвигом Иглаи. Все заговорили разом.
— А я-то думал, почему он тут ест.
— Он еще говорил, что любит есть в одиночестве.
— Ха!
— Должно быть, он все время пилил дерево.
— Многие месяцы. Древесина-то крепкая.
— Молодец Иглаи, ничего не скажешь.
— Подумать только! Он всего лишь землепашец и не так уж истово поклонялся богу. А устроил себе такую прекрасную смерть.
— Слушайте, добрые люди! — вскричал Лэг. — Иглаи совершил святотатство. Только жрец может разрешить насильственную смерть.
— Не пойман — не вор, — донеслось из толпы.
— Пусть это и святотатство, — добавил кто-то другой, — но такой смерти, как у Иглаи, можно только позавидовать. С этим-то не поспоришь.
Жрец печально склонил голову. На этот раз он проиграл. Если бы он поймал Иглаи за руку, то назначил бы тому суровое наказание. Иглаи никогда не решился бы еще на одну попытку самоубийства и, скорее всего, умер бы в собственной постели от старости. Но он опоздал. Землепашец добился своего, и крылья смерти уже принесли его к Рукечанги. Просить бога наказать Иглаи после смерти бесполезно, ибо тот сам разберется с землепашцем, представшим сейчас перед его очами.
— Видел ли кто из вас, как Иглаи пилил дерево? — спросил Лэг.
Никто не сознался. Да Лэг и не ожидал иного. Они все заодно, думал жрец. С детства он наставляет их на путь истинный, а они все равно пытаются перехитрить жрецов. Когда же они поймут, что неразрешенная смерть не принесет такой удовлетворенности, как смерть, ради которой трудился, которую заслужил, которая вершится с соблюдением всех обычаев!
Жрец вздохнул. Иногда прожитые годы тяжелой ношей наваливались на плечи.
Неделю спустя Хадуэлл записал в дневнике:
«Нет ни одного народа, похожего на игатийцев. Я жил среди них, ел и пил с ними, изучал их образ жизни, И то, что открылось мне, поражает воображение.
Дело в том, что у игатийцев нет такого понятия, как война.
Вдумайся в это, Цивилизованный человек! За всю их историю не было ни одной войны. Они и представить себе не могут, что это такое. Поясшо вышесказанное на примере.Я пытался объяснить, что такое война, Катаге, отцу моей несравненной Меле. Тот почесал затылок и спросил: «Ты говоришь, многие убивают многих? Это и есть война?»
— Ее часть, — ответил я. — Тысячи, гибнут тысячи.
— Значит, многие умирают в одно и то же время и одинаковым образом?
— Совершенно верно, — кивнул я.
Катага долго думал, затем взглянул на меня.
— Плохо, когда много людей умирает одновременно и одинаково. Не приносит удовлетворения. Каждый должен умирать по-своему.
Только представь, Цивилизованный человек, невероятную наивность последней фразы. И в то же время, не истина ли лежит в основе этой наивности, истина, которую еще предстоит нам осознать?
Более того, туземцы никогда не ссорятся, не дерутся между собой, не знают преступлений, убийств.