Бинти

– Открой дверь. Мы не причиним тебе вреда.

– Нет.

Потянулась долгая пауза. Такая долгая, что я, кажется, успела заснуть. Проснулась я от хлюпающего звука. Поначалу я не обратила на него внимания, поскольку как раз пыталась стереть с лица засохшие сопли. Корабль издавал самые разнообразные звуки, даже перед тем, как на нас напали медузы. Он же был живым существом, и, как у всех живых существ, в его внутренностях что-то постоянно бурчало и пело. Но тут хлюпающий звук стал громче, и я села на постели. Дверь тряслась. От нее отскочил кусок, а потом она пошла трещинами, так что стала видна золотая пластина наружной обшивки. Застоявшийся воздух вырвался в коридор, и в каюте внезапно похолодало и посвежело.

В дверях толпились медузы. Трудно сказать сколько, потому что они были прозрачны, и, когда стояли тесной группой, все, что можно было видеть, – это путаницу щупалец да пульсирующие купола. Я прижала эдан к груди, а сама прижалась к самой дальней стенке каюты, напротив иллюминатора.

Все случилось с неимоверной быстротой – так волки пустыни нападают на путников, что в ночи торопятся добраться до дома. Одна из медуз стремительно ринулась ко мне. Я стояла и смотрела. Я видела моих родителей, сестер и братьев, теток и дядьев – всех, кто собрался помянуть меня, чтобы разделить скорбь утраты. Я видела, как дух мой покидает тело и уносится к моей планете, моей пустыне, где будет рассказывать свои истории людям песка.

Время, должно быть, замедлило свой ход, поскольку медуза застыла в неподвижности, но вдруг оказалась подле меня, щупальца в дюйме от моей головы. Я замерла в предчувствии боли, а за ней – смерти. Ее розовое сморщенное щупальце скользнуло по моей руке с достаточной силой, чтобы соскрести с нее немного отжиза. Мягкое, подумала я. Гладкое.

Вот и все. Так близко. Она была белая, как лед. Я только и могла, что разглядывать ее выдыхающие пар клапаны, ее жало, что было длинней моей ноги. Я смотрела на него, протискивающееся сквозь пучок щупальцев. Высыхая, оно потрескивало и роняло клочья пара. В дюймах от моей груди. Оно поменяло цвет с белого на пепельно-серый. Я опустила взгляд на свои руки, судорожно сжимающие эдан. Струившиеся из него токи омывали медузу и тянулись дальше. И тогда я подняла глаза на медузу и усмехнулась.

– Надеюсь, это будет больно, – прошептала я.

Щупальца медузы содрогнулись, и она начала пятиться. Я увидела розовое сморщенное щупальце, которое мой отжиз слегка окрасил красным.

– Ты источник зла, – сказала она. Это была та, что звалась Окву. Я чуть не рассмеялась. Почему это она так меня ненавидит?

– У нее все еще эта скверна, – сказала другая, что стояла близ двери.

Отодвинувшись от меня, Окву, казалось, пришла в себя. Вместе с остальными она поспешно удалилась.

* * *

Прошло еще десять часов.

У меня не осталось еды. И воды. Я складывала и вновь распаковывала свои вещи. Это отвлекало от голода и жажды, хотя не мочиться я не могла, и это напоминало мне о том, в каком безнадежном положении я нахожусь. К тому же любое движение давалось с трудом – токами эдана мне все еще сводило руку. Но я как-то справлялась. Я старалась не думать о том, что медузы каким-то образом сумеют помешать кораблю вырабатывать и очищать воздух и поддерживать внутреннее давление… или что они попросту вернутся и убьют меня.

Когда я не занималась укладкой вещей, я разглядывала свой эдан, изучала его; его узоры и выступы теперь сияли, испуская токи. Мне необходимо было узнать, как с его помощью у меня получалось общаться с медузами. Я испробовала на нем множество чувствительных уравнений, но не получила ответа. Какое-то время спустя, когда и сильные уравнения ни к чему не привели, я вновь улеглась в кровать и отдалась ветвлению. Вот тогда-то и вошла медуза.

– Что это?

Я вскрикнула. Я в это время глядела в иллюминатор, потому услышала ее прежде, чем увидела.

– Что? – переспросила я растерянно. – Что… что это?

Окву, та, что пыталась меня убить. Сейчас она выглядела не в пример бодрее, чем когда я видела ее в последний раз, хотя я не могла разглядеть ее жала.

– Что это за вещество на твоей коже? – спросила она напористо. – Больше мы не видели его ни у одного человека.

– Конечно нет, – фыркнула я, – это отжиз, и только мой народ наносит его, а кроме меня тут больше нет никого из моего народа. Я не кушитка.

– Что это? – повторила она, по-прежнему оставаясь в дверном проеме.

– Зачем тебе?

Она вдвинулась в комнату, а я выставила перед собой эдан и быстро сказала:

– Это отжиз… большей частью… глина и масло моей родины. Наша земля пустынна, но мы живем в той области, где есть священная красная глина.

– Зачем ты наносишь ее на свою кожу?

– Потому что мой народ – дети земли, – сказала я, – и. это красиво.