Борис Васильев принял меня очень тепло, много расспрашивал о моей жизни, родителях, увлечениях. Сначала мне казалось, что этот удивительный человек просто умеет создавать впечатление того, что всерьез интересуется жизнью собеседника, но чем больше мы общались, тем глубже я убеждался в том, что Борис Львович не может жить по-другому: он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО близко принимает к сердцу все радости и горести того, с кем общается. А как дотошно он разбирал по косточкам мой роман!
Сколько доброты и тепла в этом удивительном человеке! Как много жизненных и литературных тайн он открыл мне! В одну из наших встреч Борис Львович сказал:
— Еще немного, Виктор, и твоя первая книга будет готова!
— Что толку, — с грустью вздохнул я. — Главное — найти того, кто захочет ее издать…
— Глупости говоришь! — Он недовольно нахмурился. — Главное для писателя
— вложить свой труд, свою душу, сердце, и рано или поздно люди оценят твое произведение! А чтобы ты дожил до этого дня, — он улыбнулся, — я попытаюсь тебе помочь… Думаю, в июне-июле буду посвободнее, а к тому времени, надеюсь, и ты отшлифуешь свой роман, тогда и начнем атаковать издателей…
Милый, дорогой мой Борис Львович, как же вы были правы, говоря о душе и сердце писателя! На всю жизнь запомнил я Ваши слова…
Работая над этой книгой, я ощутил необходимость повидаться с моим наставником. Созвонился с Борисом Львовичем, который пригласил меня на подмосковную дачу в Солнечногорске. С огромным волнением подъезжаю, а наставник, достаточно крепкий для своих семидесяти пяти лет, уже встречает на крыльце. Я вручил ему свои новые романы, и мы углубились в воспоминания. А перед расставанием сфотографировались на память. Через пару дней получаю от него одну из самых любимых повестей — «Завтра была война» с очень трогательным автографом:
«Признаться, я так и не научился подписывать книжки, дорогой Виктор Николаевич. А поэтому просто — Ваш Борис Васильев. 14.03.99».
Предыдущая наша встреча произошла незадолго до моего ареста: в конце января восемьдесят третьего года, и тогда я был так нетерпелив, что хотелось услышать мнение еще какого-нибудь маститого писателя… Моя близкая приятельница Виктория Стенберг в то время проявляла трогательное участие в моей судьбе и дала мне телефон Аркадия Вайнера, назвав имя человека, на которого мне следовало сослаться, чтобы, как заметила Вика, Вайнер меня «не отфутболил».
Собираюсь с духом и одиннадцатого февраля, как сейчас помню, в пятницу, звоню, представляюсь, говорю, от кого и по какому поводу.
Вдруг слышу:
— Сейчас свободен?
Растерянно говорю «да», и уже через пятнадцать минут, прихватив папку с рукописью, еду на метро в сторону проспекта Мира, чтобы встретиться с самим Аркадием Вайнером! Да еще и в его собственной квартире! Почему-то волновался даже больше, чем когда впервые ехал на встречу с Борисом Васильевым…
Встретил меня Аркадий Александрович радушно, можно сказать, даже весело. Еле заметное напряжение промелькнуло на его лице, когда он увидел объем рукописи: тогда она была около четырехсот печатных страниц.
— Обязательно прочитаю твой труд, Виктор, только дай мне месяца два-три: сейчас я так перегружен, что ни продыха…
— Хорошо! — сказал я: а что еще мог сказать?
— Оставь свой телефон, я позвоню…
Отвечаю, что телефон на последней странице романа. Так и уехал, успокаивая себя тем, что писатель хотя бы не отказался прочитать. А рано утром следующего дня, то есть в субботу, меня будит телефонный звонок. Хватаю трубку.
— Виктор?
— Да…
— Что ты со мной сделал… твою мать? — слышу раздраженный мужской голос, но спросонья не могу ничего понять, да и голос не узнал.
— Я не понимаю…
— Что ты со мной сделал? — перебивает он.
— Простите, кто звонит?
— Вайнер!
Сон как ветром сдуло. Вскакиваю с кровати и растерянно спрашиваю:
— Простите, не понимаю, что я сделал?
— Вчера вечером решил пробежать несколько страничек на сон грядущий и только что закончил читать! Сейчас можешь приехать?
— Конечно! — воскликнул я с такой радостью, словно мне предложили лететь в космос…
Кстати, о космосе. В шестьдесят первом году, когда Юрий Гагарин первым в мире преодолел земное притяжение, мне, как родившемуся двенадцатого апреля, предложили выступить на общешкольной линейке, посвященной его полету. Я говорил, как счастлив, что родился в такой знаменательный день, что обещаю стать достойным великого подвига первого космонавта! А на следующий день написал вдохновенное письмо на имя Н.С. Хрущева, в котором, рассказав о себе, как о спортсмене и учащемся без троек, просил включить в отряд космонавтов!
Прошло около года, и я забыл о том письме, увлекшись другими «важными проектами». Как вдруг ранним утром приходит почтальон и спрашивает меня, называя имя, отчество и фамилию. Родители еще были дома и заметно побледнели. Признаюсь, что названный человек, это я, и почтальон просит меня расписаться за заказное письмо из Москвы. Помню, как он с гордой завистью добавил:
— Из самого Кремля!..