Биография отца Бешеного

— А мне по фигу твое мнение! — громко воскликнул тот.

Это уже был прямой вызов на конфликт, и я хотел было достойно ответить, но тут подошел комдив, виновато улыбаясь:

— Виктор Николаевич, все в порядке: перебрал человек, с кем не бывает… — Он строго взглянул на полковника.

Тот зло усмехнулся, но промолчал.

— Пойдемте попаримся, Виктор Николаевич, — предложил комдив, явно желая что-то сказать наедине.

Я не ошибся. Николай Викторович рассказал, что у замполита свои взаимоотношения с Грачевым: в Афганистане он спас Павла Сергеевича от смерти, а потому и позволяет себе лишнее. И даже он, комдив, опасается с ним конфликтовать. Генерал попросил меня не усугублять ситуацию.

Вернувшись к столу, мы выпили еще, а потом кто-то предложил помериться силами в армреслинге. У нескольких офицеров я выиграл, и все стали просить комдива защитить честь ВДВ. У генерала действительно оказалась сильная рука, да еще он был именинником. Короче, отчаянно посопротивлявшись, я так и не смог с ним совладать. Возможно, этим все бы и закончилось, но снова подал голос замполит.

— А может, со мной потягаешься? — злорадно спросил он.

— Почему бы и нет? Левой или правой? — спокойно поинтересовался я.

— А любой!

— В таком случае обеими! — Почему-то я был уверен, что накажу этого хама.

Со всеми офицерами, даже легкими противниками, я делал вид, что с трудом преодолеваю сопротивление, то с замполитом обе схватки закончились в считанные секунды. Тот буквально озверел.

— Пойдем выйдем один на один, и тебя не спасет даже Грачев! — прошипел он.

— Пойдем, и я порву тебя, как грелку! — вскочил я, но его снова спас комдив, воззвавший к тому, что у него день рождения и не нужно его портить.

Я согласился, но понял, что оставить все без последствий не имею права. Поднимаюсь в апартаменты Грачева, где он меня поселил, набираю прямую связь и первым делом спрашиваю, правда ли, что замполит дивизии защитил его от пули. Павел Сергеевич искренне удивился этой байке, и тогда я ему поведал все подробности поведения полковника и что офицеры его побаиваются из-за его претензий на особые отношения с командующим. Павел Сергеевич страшно разозлился и на следующий день пришел приказ: замполит срочно переводился куда-то к «черту на рога». Комдив подошел ко мне и сказал:

— Уверен, не обошлось без вашего вмешательства…

— Никогда не нужно верить на слово, тем более нечисто-плотным людям!

— Спасибо вам, Виктор Николаевич, в дивизии стало дышать легче…

Окончание съемок в Гайжюнае пришлось на семнадцатое августа девяносто первого года, и в тот же вечер мы выезжали поездом в Москву. Неожиданно на перроне подошел ко мне один литовский полковник, с которым мы сблизились во время съемок, отвел в сторону и, оглядываясь беспокойно по сторонам, тихо проговорил с сильным акцентом:

— Виктор, будь осторожен в Москве: туда идут военные силы… Много!

— Для чего? — не понял я.

— Переворот… Всех резать, убивать хотят, чтобы… — еще тише начал пояснять он, но тут, увидев кого-то, побледнел и устремился прочь.

У меня не было оснований не доверять этому человеку, и я нашел переговорный пункт. Звоню Грачеву — не отвечает. Руцкому, тогда вице-президенту, — никто не берет трубку. Звоню Михаилу Полторанину (с ним сблизился еще до фильма: он обещал мне помочь с бумагой для издания первого романа), результат тот же — не отвечает. Время поджимает — набираю номер Ивана Степановича Силаева. Слышу его голос и облегченно вздыхаю. Скороговоркой представляюсь и передаю полученную от литовского офицера информацию.

— О движении войск к Москве мне ничего не известно, — задумчиво отвечает Иван Степанович. — Но спасибо: обязательно проверю…

Никому из группы я, конечно же, ничего не сказал, но ехал всю дорогу в большом волнении. Прибываем в Москву и на вокзале чувствуем какую-то странную напряженность, видим озабоченные лица. Встречающий нас администратор картины сообщает: военный переворот! Мухой лечу домой и набираю домашний телефон Грачева. Трубку поднимает его супруга.

— Любаша, где Павел Сергеевич? — спрашиваю.

Та в слезы:

— Паша арестован!

— Как арестован? — растерялся я.

— Гэкачепистами! Что делать, Виктор?

— Ничего не делать: успокоиться и верить, что все будет в порядке! Верьте мне, Любаша: все будет в порядке! — твердо повторяю я, а сам прислушиваюсь к радио, где говорится, что все прогрессивные граждане Москвы должны идти к Белому дому. — Любаша, я иду к Белому дому и постараюсь сообщать вам новости! А вы успокойтесь, прошу вас! Договорились?

— Я постараюсь! — Люба тяжело вздохнула и положила трубку: я не обманул, и все эти дни звонил ей и старался подбодрить и вселить надежду на лучшее…