Биография Воланда

Подобное отношение к черепу сформировалось еще в глубокой древности. По магическим представлениям монголов кости имели силу воскрешать человека из мертвых, но лишь в том случае, если скелет покойного не был разрушен. В нем якобы находилась так называемая жизненная сила сульде. Отсечение головы означало потерю князем возможности возродиться и полную победу над его духом. Вот почему во время нашествия на Русь Батый собирал отрубленные головы. Он не хотел возрождения вождей своих врагов.

Видимо, подобный культ головы был связан и с происхождением фарфоровой головы, что хранится сегодня в коллекции Музея Востока в Москве. Этот странный керамический артефакт имеет следы синей и розовой краски. На лице мужчины улыбка. Его уши удлинены. Существуют предположения, что сам экспонат связан с даосской практикой, ведь на макушке головы находится волшебная трехпалая жаба. Коллекционер Дмитрий Мельников, подаривший предмет музею, приобрел его у черных археологов, вскрывших погребение с обезглавленным полководцем эпохи Хань. Керамическая голова была приставлена к скелету. Возможно, это было желание соратников полководца вернуть цельность его телу.

В конце 1980-х годов именно эта голова стала символом одной из чрезвычайно популярных телевизионных программ. Однако когда один из ее основателей погиб, я рассказал историю о находке головы с трехпалой жабой крупному археологу, а в 1980–1990-е годы исследователю и публикатору документов советских масонов Андрею Леонидовичу Никитину. Он очень эмоционально прореагировал на мой рассказ о древней голове. И тут же вспомнив, что она стала товарным знаком телевизионной компании, добавил: «Ну вот и человек был убит в голову. Не стоит играть с тем, чего не знаешь».

Берлиоз с отрубленной головой выражал желание автора о полном прекращении возрождения берлиозовщины.

Отступление от темы № 1: Малапарте свидетель

1

На скалистом берегу Капри, на мысе Массуло, в отдалении от шума острова, связанного с биографией Горького, находится странная, похожая на остов корабля вилла. Когда-то ее своими руками вместе с местным каменщиком построил один из самых ярких итальянских писателей ХХ века Курцио Малапарте. Скала высотой 32 метра имела удобную площадку, и писателю казалось соблазнительным именно здесь построить свой дом с видом на Салернский залив. Эта вилла является его внутренней демонстрацией, проекцией ярких чувств и взрывоподобности, которые были ему свойственны как итальянцу.

Третий этаж виллы был личными покоями автора, который здесь в своем кабинете создал произведение, названное «Бал в Кремле». Оно длительное время оставалось неизданным и увидело свет только в 2019 году.

Там Малапарте описывает свое путешествие в Москву в 1929-м: именно тогда он знакомится с Михаилом Булгаковым.

Белозерская так вспоминала этот момент: «У нашего дома остановился большой открытый „Фиат“… Выходим — Мака[80], я и Марика[81]. В машине знакомимся с молодым красавцем в соломенном канотье (самый красивый из всех когда-либо виденных мной мужчин). Это итальянский журналист и публицист Курцио Малапарте (когда его спросили, почему он взял такой псевдоним, он ответил: „Потому что фамилия Бонапарте была уже занята“), человек неслыханно бурной биографии, сведения о которой можно почерпнуть во всех европейских справочниках, правда с некоторыми расхождениями. В нашей печати тоже не раз упоминалась эта фамилия, вернее псевдоним. Настоящие имя его и фамилия Курт Зуккерт»[82].

Представитель итальянской фирмы «Фиат» Пиччини и редактор «Ла Стампы» Малапарте предлагают чете Булгаковых совершить в начале лета поездку в Архангельское.

Уже позднее среди неизданных книг итальянского писателя будет найдено его описание поездки в Москву, которое будет издано как «Бал в Кремле». Эта книга сегодня вызывает множество вопросов. Из нее вытекает, что яркое знакомство с Булгаковым в Архангельском имело продолжение в Москве, где обсуждались взгляды Михаила Афанасьевича, и это происходило прямо в центре города у часовни Иверской Божьей Матери. Однако с позиции сегодняшнего дня многие «мемуарные» моменты у итальянского автора вызывают скептическую реакцию. Особенно это касается диалогов с Булгаковым. Осторожность по отношению к мемуарам Малапарте кажется оправданной: он и сам давал для этого повод, заявляя в предисловии книги, что это не бесстрастная судебная хроника, а роман в духе Марселя Пруста. Главный герой его книги — это уходящая в прошлое культура новой советской аристократии, только «Сталин не принадлежал к коммунистическому дворянству».

А вот Булгаков — это противоречивый свидетель, бессильно наблюдающий движение мрачного советского культурного морока в год своего личного апокалипсиса. Тем интереснее наблюдение Малапарте, связанное с мрачным пессимизмом тех дней.