Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки

Влияние психологической удаленности на интуитивные моральные решения показал эксперимент Питера Сингера{792}. Вы гуляете вдоль реки в своем родном городе, и вдруг у вас на глазах ребенок падает в воду. Большинство людей почувствуют себя морально обязанными прыгнуть в воду и спасти ребенка, даже если при этом навсегда придет в негодность костюм за $500. А вот и альтернативный вариант: друг из Сомали звонит и говорит, что в их краях умирает ребенок и все кончится плохо, если не заплатить за медицинскую помощь $500. Не могли бы вы послать ему эти деньги? Обычно никто не посылает. Снижение остроты моральной проблемы с расстоянием очевидно: дитя в беде из родного города гораздо больше Свое, чем умирающий ребенок в далекой Сомали. И суть этого феномена скорее интуитивная, чем когнитивная: если бы вы гуляли по берегу реки в Сомали и ребенок упал в воду там, то вы с большей вероятностью кинулись бы спасать его в ущерб 500-долларовому костюму, нежели послали бы эти деньги другу по почте. Человек из плоти и крови, здесь и сейчас, у нас на глазах – это сильнейший бессознательный посыл, чтобы отнести его к Своим.

Зависимость морали от контекста касается во многом и языка, что уже отмечалось в главе 3{793}. Вспомним, например, как люди придерживаются разных правил этики сотрудничества в экономической игре в зависимости от того, как ее назвали – «Уолл-стрит» или «Содружество». Обозначение результативности лекарства как приводящего к «5 %-ному летальному исходу» или «95 %-ной выживаемости» даст совершенно разную этическую программу его использования

Многое зависит и от выбора слов для обозначения разных ролей, которые люди играют в своих многочисленных группах и иерархических системах. Это продемонстрировано в чрезвычайно интересной статье, опубликованной в Nature 2014 г. Аленом Коном с коллегами из Цюрихского университета{794}. Респондентами стали работники одного международного банка (не указано какого). Они играли в игру с подбрасыванием монетки; за правильную догадку полагалась денежная награда. И что самое важное, игра допускала жульничество (экспериментаторы имели возможность отслеживать случаи обмана).

В одной из версий эксперимента респонденты сначала заполняли анкету с обыденными вопросами об их повседневной жизни (например, «сколько часов в неделю вы смотрите телевизор?»). Уровень жульничества участников, заполнивших подобную «обыденную» анкету, был принят за базовый.

В другой версии анкета содержала вопросы на тему работы испытуемых в банке. Это настраивало участников эксперимента подсознательно думать о банковской деятельности (скажем, если их просили вписать недостающие буквы в слово «_ _окер», то им скорее приходил в голову «брокер», а не «джокер»).

Итак, респонденты были погружены в свою профессиональную роль. И тогда уровень жульничества в игре вырос на 20 %. А когда тестировали людей из других сфер деятельности (производственников, например) и настраивали их на мысли либо об их профессии, либо, для сравнения, о финансовом мире, то показатели жульничества в игре были сходными. То есть получается, что банковские служащие носят в себе два разных набора этических норм, касающихся обмана (один – для банка, а другой – для остального мира), и бессознательный прайминг отсылает к одному из наборов[425]. Познай самого себя. Особенно в контексте разных обстоятельств.

«Но это же совсем другой случай»

Контекстуальная зависимость морали принципиальна еще в одной области.

Бессердечный социопат, который считает нормальным грабить, убивать, калечить и насиловать – это просто ужас. Но самые чудовищные поступки совершали люди совсем другого плана, а именно мы сами, большинство из нас – когда мы говорим, что, конечно, так поступать непозволительно, но вот в этих конкретных обстоятельствах для меня можно сделать исключение.

Мы задействуем разные нейронные контуры, когда оцениваем наши собственные нравственные прегрешения (сильная активация вмПФК) и когда оцениваем других (тут интенсифицируются островок и длПФК){795}. И мы систематически даем разные оценки себе и другим, ставя себя в привилегированное положение, если дело касается морального порицания. Почему? Частью это в некотором роде явление самопомощи; иногда под маской лицемера скрывается лицемер. Различия в оценке себя и других могут отражать разницу в эмоциях, которые участвуют в анализе действий. Слабости остальных вызывают в нас злость и возмущение, а их нравственные достижения – чувство соперничества и вдохновение. Наши же собственные ошибки будят стыд и вину, а моральный триумф пробуждает гордость.