Дарвинизм, как и буддизм, отрицает границы – все мы одинаковы по своей природе и управляемся совершенно идентичными комплексами инстинктов. Генетическая разница между шимпанзе и человеком меньше, чем между зеброй и лошадью, а генетическая разница между людьми разных рас меньше, чем между соседними популяциями лягушек. Если говорить о различиях, то исследования показывают, что подавляющее большинство человечества произошло от нескольких сот особей, когда-то переселившихся на север Африки, а генетические различия между соседними южноафриканскими племенами больше, чем между европейцем и эскимосом.
Итог: буддизм и дарвинизм утверждают, что границы, которыми человечество разделяет себя на группы, ложные, а отсутствие ограничений для сострадания – это проявление высшей морали.
Двуликая нравственность
Представьте, какую когнитивную нагрузку нам приходилось бы нести, если бы каждое принимаемое решение нужно было проверять при помощи «спущенной сверху» логики. Я твердо верю в утверждение Дэвида Юма о том, что разум – раб страстей. Начинали мы с нравственных ощущений и интуиции, и именно в этом мы ближе всего к другим приматам. Человек не откапывал мораль, извлекая ее из рациональных рефлексий; напротив, он получил мощный толчок снизу, из своего неизбывного социально-животного прошлого[99].
Если присмотреться, то взгляд буддизма и эволюционной психологии на природу личности во многом совпадает – это что-то сложносоставное, взаимозависимое, самозаблуждающееся и несамостоятельное, с ложной идеей контроля, осуществляемого так называемым «Я». Разница во взглядах скорее абстрактно-философская – наука утверждает, что за этой личностью стоят материальные причины, а буддизм – что основа, на которой выстраивается личность, – нематериальный процесс осознанности, полностью безликий и лишенный какой-либо сущности.
Глубина эволюционных доводов поражает и угнетает. Большинство из того, что мы считаем своим, личным, на самом деле таковым не является. Большинство из того, что мы называем своей индивидуальностью, на самом деле типичное поведение, лишь слегка окрашенное налетом случайных отличий. Большинство персональных признаков, поведение, самоотождествление и самореализация являются видоспецифичными для обезьяны под названием гомо сапиенс.
Что же касается нравственности, то наука и буддизм демонстрируют разные, но не противоположные подходы. Современное человечество медленно отходит от устаревших взглядов, считавшихся когда-то научными (например: человек рождается эгоистом и постепенно в процессе воспитания приходит к альтруизму).
Наука сделала существенный шаг и признала, что наша врожденная природа двойственна: все мы появляемся в этом мире с уже готовыми наследственными механизмами альтруизма и эгоизма. Баланс этих двух качеств у каждого младенца различен, но в процессе воспитания и «полировки» каждый из нас может сдвинуть этот баланс в любую сторону. Эгоистичные люди приходят к состраданию и превращаются в благодетелей, альтруисты могут озлобиться и превратиться в эгоцентриков.
Новость о том, что мы рождаемся уже готовыми к альтруизму, заставляет по-новому взглянуть на себя, на свой невротизм, на привычное чувство вины, на комплекс неполноценности и еще на очень многое. Несколько столетий европейцы (и не только) считали, что от природы мы эгоистичны, что нам нужно усердно бороться и уничтожить свой эгоизм. Мы безуспешно и честно сражаемся с ним, приобретая чувство вины за все свои эгоцентрические побуждения, и порождаем комплекс неполноценности. Мы считаем, что, только поборов эгоизм, сможем на его месте вырастить что-то новое и совершенное – альтруизм.
Биология показала, что мы эгоисты и альтруисты одновременно, нет нужды специально выращивать альтруизм, нет нужды мучиться муками совести за свой эгоизм. Относясь к своим альтруистичным проявлениям чуть более чутко, мы постепенно сдвигаемся в желаемую сторону, оставаясь при этом немного эгоистами. Все это находится в полном соответствии с буддистской психопрактикой, предполагающей постепенную замену негативного качества на противоположность.