У. Г.:
Вы представляете собой вызов и вы воспроизводите для себя эти слова. Здесь нет никакого слушания в том смысле, как это действует в вас, где слушание является переводом. Точнее, здесь реальное слушание выявляет только словарное значение используемых слов. В этих словах нет никакого эмоционального содержания. Понимаете, когда моя дочь говорит мне: «Я твоя дочь», мне приходится доставать словарь, чтобы узнать, что означает слово «дочь», вот и все. То же самое со всеми отношениями. Фундаментальное изменение, свержение правительства – это имеет для меня только словарное значение. Но я вижу кровопролитие и хочу знать, что вы имеете в виду под революцией.Вы всегда мыслите с точки зрения изменения, но изменение должно быть сейчас, а не завтра. Но для вас завтра будет чудесный день. Поэтому вы никуда не уходите от того, что есть, а только переводите слово «изменение» с точки зрения движения отсюда туда.
У. Г.:
Считайте так и получайте удовольствие. Тогда почему вы сомневаетесь в своих действиях? Это сомнение в своем действии до и после действия составляет часть структуры морали.У. Г.:
Никто не может вас эксплуатировать, если вы не заинтересованы в этом взаимном опыте. Мы всегда виним противника, другого человека.В любой области участвуют два человека. Есть эксплуататор и эксплуатируемый. И вы – часть этой эксплуатации, часть игры.
У. Г.:
Но если бы у вас был выбор? Вы говорите о революции. Вы хотите все изменять. Вы забываете, что у них есть возможность вас уничтожить. Они защищают свои интересы силой.У. Г.:
Я этого не говорю. Но скажите мне, что еще вы делаете? Вы сидите здесь и говорите о фундаментальной революции, а не взрываете бомбы там. Почему вы здесь? Как вы собираетесь что-либо менять? Каждое правительство, каждая группа защищает свои интересы силой. Так что вы будете делать?У. Г.:
Поскольку человек, который не спит, не был бы здесь.У. Г.:
Это то, чем я здесь занимаюсь, не так ли? (смех) Я делаю это не для собственного удовлетворения. Но вы не хотите пробуждаться. Вы не живете – вот что я говорю. Все это мышление – мертвая структура. Судя по всему, вы не сознаете, что этот разговор – отношение между двумя сомнамбулами.Для того, кто пробужден, никакого сна нет. Физически я не знаю, что такое сон. Я не знаю, когда я сплю, а когда бодрствую. Говорят о трех состояниях: бодрствовании, сне и сновидении. В этом состоянии бытия нет такого деления. Это все одно состояние. И нет никаких сновидений. Как только появляется мысль, ты бодрствуешь. Но нет таких состояний сознания, как «я бодрствую», «сплю» или «сновижу» – для меня этого деления не существует. Я просто функционирую, реагирую, без какой-либо воли. Не интерпретируйте это как какой-то фатализм.
У. Г.:
Нет. Вы представляете вызов, ваш вопрос – вызов, и это вызывает отклик, вот и все.У. Г.:
Вы никогда не будете свободны в том смысле, в каком вы думаете, что будете свободны. Это просто фантазия, идея, которая у вас есть. Вы можете быть свободны от голода, от бедности, от секса, от какой-то той или иной вещи. Если имеется состояние свободы, оно никогда не может становиться частью вашего мышления. Нельзя быть свободным посредством мышления. Свобода – если вы хотите использовать такое слово – это отсутствие мышления и опыта, как вы их понимаете.У. Г.:
Здесь нет никакой непрерывности. Есть только мысли. Если нет перевода, то нет даже мыслей.Мысль – это инструмент, который я использую для общения, но я не общаюсь сам с собой (нет никакого разговора с собой или мышления). Когда имеется вопрос извне, имеет место реакция в форме слов. Но для такого рода [метафизических] вопросов, которые вы задаете, никаких ответов нет, и потому вопросы исчезают. Вот почему я говорю, что это состояние постоянного не-знания.