Читаем Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии полностью

Для того чтобы субъектно-деятельностный подход мог развиваться дальше, он должен быть интегрирован в единое пространство глобальной науки, только так может развиваться российская психология. В самой России сегодня нет необходимых ресурсов, нет соответствующего социального заказа на фундаментальные теоретические разработки такого уровня и такой направленности, нет соответствующих людских ресурсов. Возможно, специалисты, закончившие университеты до перестройки, – последнее поколение, которое способно понимать эти тексты, владеть этим языком, этим понятийным аппаратом. Следующие поколения обучаются иначе. Много ли желающих постигать субъектно-деятельностный подход в современной России? Не думаю, что даже в лучших университетах, сохранивших преподавательский состав, владеющий теорией и методологией субъектно-деятельностного подхода, лучшие студенты стоят в очереди, чтобы заниматься этой проблематикой. Это направление было актуально в другой стране, с другой культурой и другой ментальностью, в других университетах.

Если мы не обеспечим вхождение разработок субъектно-деятельностного подхода в мейнстрим, тех концепций, которые пока не вошли туда, их, скорее всего, ждет судьба артефактов умершей цивилизации. На наш взгляд, интеграция – это вопрос профессиональной состоятельности последователей субъектно-деятельностного подхода и их долга перед учителями.

Россия вкладывает в мировую научную казну 1,7 %, что составляет 1,13 % ВВП страны (Unesco…, 2015). Самая большая доля валовых внутренних расходов на научные исследования и разработки принадлежит США – 28 %, за ними следует Китай с 20-процентной долей, далее – ЕС (19 %) и Япония (10 %). Население остальных стран мира составляет 67 % мировой популяции, но вклад этих стран в мировую науку – всего 23 %. Но как-то ведь российская наука все же развивается. Как ей это удается? Думается, нашим психологическим сообществом не вполне осознано место психологии в настоящем и будущем российской науки. Отнюдь не все науки получают поровну. Давайте вспомним, что в России принята программа приоритетного развития восьми отраслей науки, на финансирование которых расходуется практически все, что на науку в целом выделяется. Это:

1. Безопасность и противодействие терроризму.

2. Индустрия наносистем.

3. Информационно-телекоммуникационные системы.

4. Науки о жизни.

5. Перспективные виды вооружения, военной и специальной техники.

6. Рациональное п риродопользование.

7. Транспортные и космические системы.

8. Энергоэффективность, энергосбережение, ядерная энергетика[20].

При этом отмечается, что «динамика затрат на ИР свидетельствует о растущей концентрации ресурсов на приоритетных направлениях развития науки, технологий и техники в Российской Федерации. Удвоился удельный вес приоритетных направлений в общем объеме внутренних затрат (с 34,8 % в 2006 г. до 68,6 % в 2015 г.)» (Исследования., 2016, с. 1). На что же можно рассчитывать психологам, будучи среди прочих неприоритетных? Уместно заметить, что доля расходов на развитие психологии в США пишется отдельной строкой, составляет почти треть того, что получают физики, и на протяжении последних десятилетий постоянно возрастает (Unesco, 2015).

Современные лаборатории дорого стоят. В постперестроечные десятилетия активно обсуждались проблема массового отхода российских психологов от естественно-научной парадигмы и растущая популярность парадигмы гуманитарной. В методологических предпочтениях ли дело? Могло ли быть иначе при отсутствии лабораторий?

Вот в чем я вижу главные «риски глобализации», которые угрожают российской психологии – утрата значимости, утрата собственного лица и достойного места в пространстве мировой психологической науки будущего.

Отказ от изоляционистских тенденций, активное участие в диалоге, развитие сотрудничества и интеграция сегодня представляются необходимыми для развития самой отечественной науки. Между тем новые реалии глобального мира представляют уникальные возможности для существенного продвижения в мировом научном поле российской психологической традиции, связанные, в частности, с еще не раскрытым для мировой аудитории потенциалом идей субъектно-деятельностного подхода, в русле ведущихся на основных мировых публикационных площадках дискуссий.

К сожалению, нельзя сказать, что в группе ученых, развивающих субъектно-деятельностный подход, доминируют интеграционные тенденции (Журавлев и др., 2016; Журавлев, Нестик, 2016; Россия в глобализирующемся мире, 2007).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное
Цивилизационные паттерны и исторические процессы
Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Йохан Арнасон (р. 1940) – ведущий теоретик современной исторической социологии и один из основоположников цивилизационного анализа как социологической парадигмы. Находясь в продуктивном диалоге со Ш. Эйзенштадтом, разработавшим концепцию множественных модерностей, Арнасон развивает так называемый реляционный подход к исследованию цивилизаций. Одна из ключевых его особенностей – акцент на способности цивилизаций к взаимному обучению и заимствованию тех или иных культурных черт. При этом процесс развития цивилизации, по мнению автора, не всегда ограничен предсказуемым сценарием – его направление может изменяться под влиянием креативности социального действия и случайных событий. Характеризуя взаимоотношения различных цивилизаций с Западом, исследователь выделяет взаимодействие традиций, разнообразных путей модернизации и альтернативных форм модерности. Анализируя эволюцию российского общества, он показывает, как складывалась установка на «отрицание западной модерности с претензиями на то, чтобы превзойти ее». В представленный сборник работ Арнасона входят тексты, в которых он, с одной стороны, описывает основные положения своей теории, а с другой – демонстрирует возможности ее применения, в частности исследуя советскую модель. Эти труды значимы не только для осмысления исторических изменений в домодерных и модерных цивилизациях, но и для понимания социальных трансформаций в сегодняшнем мире.

Йохан Арнасон

Обществознание, социология