Бирит-нарим (СИ)

   -- Это великое знание и мало кому доступно в степи, -- сказала она. Пыталась унять смех, но голос не стал серьезным. -- Кем будет теперь мой хозяин? Станет жрецом в храме или будет записывать слова царей?

   -- Знаки письма приносят мне радость. -- Лабарту принял наполненную чашу и задумался на миг. -- Но труд во дворце и в храме -- не для меня. Баб-Илу -- великий город, там всегда можно найти занятие по душе. -- Ашакку слушала внимательно, и он продолжил: -- Приходи туда, посмотри, как я живу. Посмотри на своего брата.

   Ашакку молчала, долго. И, лишь когда Ди-Насир поднял голову, желая заговорить, произнесла:

   -- Я хотела пойти в Баб-Илу, но теперь нет нужды. Ты сам пришел ко мне...

   Отвернулась к догорающей полосе заката, еле слышно вздохнула. И Лабарту вновь пожелал оказаться рядом, привлечь к себе, заставить забыть все печали... Но сдержался -- видел, как Ди-Насир сжал ее руку, и их пальцы переплелись.

   Ашакку помолчала и заговорила вновь:

   -- Когда-то давно мой хозяин устал от степи и ушел жить в города. Теперь и я хочу покинуть этот край... Но я избрала другой путь. Пересеку обе реки, Евфрат и Тигр, и уйду за горы Загроса.

   Лабарту медленно допил вино, а потом взглянул на Ашакку и улыбнулся. Слова пришли сами, не пришлось их искать.

   -- Ты достойна большего, чем степь, -- сказал он. -- Пусть путь твой будет легким, пусть все враги склонятся перед тобой и пусть в друзьях у тебя не будет недостатка. И знай -- где бы ты ни была, я помню о тебе.

2.

   Женщину звали Зу. Она отвела гостя в свой шатер и, усадив на почетное место, велела подать ему воды и пива, а потом принялась за распросы. Лабарту смотрел на нее и не мог надивиться. Вела себя, словно старшая женщина рода, но была еще очень молода.

   Но в этом кочевье все молоды...

   Здесь нет стариков, да и вовсе народу здесь немного, всего несколько семей. А стада многочисленны, -- тучные, пышущие здоровьем овцы, белые и рыжие, черные и крапчатые. Дети бегают среди шатров, но не путаются без толку под ногами, -- все, кто старше четырех лет, уже приставлены к делу. Женщины не сидят без работы, а мужчины, чем бы ни были заняты, всегда держат при себе оружие, -- длинные ножи, пращи и луки.

   Богатое кочевье. Богатое... и молодое.

   Да, по всему видно, не так давно откололись эти люди от своего рода, не так давно обрели свободу и богатство. Потому и распрашивают столь внимательно о том, что творится вокруг.

   -- Госпожа так гостеприимна и добра ко мне, -- сказал Лабарту и на миг прижал руку к сердцу. -- Где хозяин твоего шатра? Я хотел бы и его поблагодарить за угощение и заботу.

   Зу опустилась напротив, расправила складки широкой одежды. Взглянула искоса, словно раздумывала над ответом, взвешивала слова.

   Красивая...

   Да, красива -- жаркой южной красотой, притягательной и темной. Так красива змея, скользящая в траве, и пантера, готовая прыгнуть. Лабарту встретил ее взгляд и не отвел глаз.

   В Баб-Илу много женщин, но такой не видел.

   Зу повернулась, и покрывало сползло на плечи, открыло черные, блестящие волосы.

   -- Мой муж ушел на восток, -- сказала Зу, едва приметно растягивая слова. -- В земли, где кочуют наши соседи. Через две или три ночи вернется, не раньше.

   И улыбнулась.

   От этого вдруг стало душно, сердце заколотилось быстрее.

   -- А пока его нет, --проговорил Лабарту, -- ты здесь хозяйка? Никто не смеет тебе перечить?

   -- Пока его нет, -- голос ее стал глубже, а глаза, казалось, потемнели, -- я могу делать все, что пожелаю.

   Она замолчала, по-прежнему не отводя взгляда и не скрывая улыбки. Ждала ответа, и пальцы ее перебирали звенья тяжелого ожерелья, грубые медные кольца.

   В разноцветной одежде, в тонкой накидке, в украшениях, которые я сам сделаю для нее и сам на нее надену, она станет еще прекраснее... Все в городе будут дивиться на нее, все спросят: Где ты нашел такую драгоценность?

   Лабарту отвернулся, пытаясь успокоить мысли.

   Правильно ли? шепнул голос Кэри. Издалека, из темной глубины забытья. И Лабарту едва удержался, чтобы не ответить.

   Но даже мысленно не отозвался, лишь вспомнил день, проведенный среди шатров Ашакку, и путь по ночной степи.

   Он шел среди высокой травы, раздвигая руками стебли, смотрел на звезды. Шел вдоль реки, и звери, спустившиеся к водопою, замирали или мчались прочь, почуяв приближение экимму. Страх их был почти осязаемым, тягучим и тусклым, но Лабарту едва замечал его. Вновь и вновь он вспоминал то, что сказала Ашакку.

   "Когда же придет мой хозяин и скажет: "У тебя теперь есть сестра в Баб-Илу?"

   Столько лет, долгие сотни лет, в Аккаде, а потом в городе, что звался Вратами Бога, Лабарту жил один. Почти всегда в его доме были женщины: служанки, наложницы или жены. Но то были люди, а люди недолговечны, появляются и исчезают, как весенние цветы.

   И с любой я мог расстаться... Только с Ашакку -- не смог.