Бирюза от Кудашева

– Владимир Георгиевич! Я знал о трагедии в вашей семье, о личном горе… Известие о том, что ваш сын жив – дорогого стоит. Позвольте вас поздравить! Конечно, ситуация, как в романе. Но река жизни, провидение, еще и не такие повороты делают. Будем думать. Есть факт – его нужно использовать в свою пользу! Конечно, Дневник купца Татунца не должен попасть в руки Ерёмина. И не попадет. Позаботимся. У меня для вас тоже большая папка документов имеется. Из Санкт-Петербурга. Завтра вместе знакомиться будем. Но на сегодня закончим.

– Утро вечера мудренее, – вздохнул Дзебоев.

ГЛАВА 17.

 Снова под ударом Гюль Падишаха? Заграноперация «Бирюза». Подполковник Калинин. Снова Мак'Лессон. "Оборона Севастополя". Снова Красноводск. "Персидская экспедиция".

15 декабря 1911 года. Асхабад. Резиденция Особого отдела. Кабинет полковника Дзебоева.

В четырнадцать ноль-ноль Джунковский продолжил совещание в прежнем составе присутствующих офицеров, но на сей раз в резиденции Особого отдела, что на улице Таманской, плавно переходящей в Фирюзинский тракт.

Было видно – Джунковский крепко не в духе. Люди его породы воспитаны в умении сдерживать негативные эмоции. Его скрытое раздражение проявлялось лишь в более аккуратных движениях, голосе, потерявшем свою окраску, да в предельной вежливости.

– Господа офицеры, – начал Джунковский. – Я уполномочен ознакомить вас планом заграничной операции в рамках политического сыска под условным названием «Бирюза», разработанную и утвержденную Особым отделом Департамента полиции в Санкт-Петербурге.

Джунковский вынул из портфеля темно-синюю коленкоровую папку с тисненым гербом и крупными заглавными буквами «МВД». Подумал и достал вторую серого картона, в которой Дзебоев и Кудашев узнали ту, в которой Джунковскому были переданы документы Самвела Татунца. Помолчал. С минуту смотрел в окно, словно, собираясь с мыслями. Потом продолжил:

– Не могу начать новую большую работу, не разрешив вопросов актуальных. Вопросов, которыми сегодняшней ночью озадачил меня полковник Дзебоев.

При упоминании имени полковник Дзебоев встал со своего места. Не услышал привычного в таком случае «Прошу садиться».

Джунковский повернулся к Дзебоеву и, глядя ему прямо в глаза, задал вопрос:

– Скажите пожалуйста, Владимир Георгиевич, как долго по времени вы имели возможность ознакомится с Дневником Самвела Татунца?

– Со дня, следующего после прибытия из Санкт-Петербурга ротмистра Кудашева по день вчерашний.  С четвертого декабря по тринадцатое, всего полных десять дней.

– Благодарю вас. Ротмистр Кудашев, вам такой же вопрос.

Кудашев также поднялся, ответил:

– Этот Дневник читал еще при мне сам Самвел Татунц в ночь происшествия. Потом я перечитывал его неоднократно в вагоне поезда в пути до самого Асхабада. Раз пять перечитал, это точно. Помню его почти наизусть.

– Это хорошо. Теперь вопрос к вам обоим: почему ни ротмистр Кудашев в своем Отчете о поездке в Санкт-Петербург, ни полковник Дзебоев в своей Справке на мое имя не упомянули два весьма интересных нам имени, двух персонажей, описанных в Дневнике Самвела Татунца?

Кудашев и Дзебоев молча переглянулись.

– Что с вами? – Джунковский прибавил металла в голосе. – Ну, совсем мои сыщики нюх потеряли! Повторяю, эти имена уже были вам известны ранее!

Кудашева осенило:

– Да! Вспомнил – Готлиб и Зигфрид. Из шифровки на пергаменте с лотосом!

– Да!  Слава Богу. Теперь вспомните дату написания шифровки!

Кудашев, сжал кулаки, медленно набрал в грудь воздух и процитировал на память:

– «ДОРОГОЙ ГОТВАЛЬД НАША АВАНТЮРА ИНДИЙСКИМИ АЛМАЗАМИ ПРОВАЛИЛАСЬ УМИРАЮ ДИЗЕНТЕРИИ БОЛЬНИЦЕ ШИРАЗЕ НАДЕЖНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ ПЕРГАМЕНТ ПОЙДЕТ ПОСОЛЬСТВО СТАМБУЛ ДЛЯ ТЕБЯ МЕСЯЦ НАЗАД ТЕГЕРАНА ОТПРАВЛЕНО ПИСЬМО ГАМБУРГ ОТЕЛЬ БЕРЛИН ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ ПАРОЛЬ ПЯТНАДЦАТЬ ПЯТЕРОК ПРОПУСК ДВЕ ПЯТЕРКИ СПИСКИ БРИТАНСКОЙ АГЕНТУРЫ РОССИИ СУМЕЙ НА ЭТОМ ЗАРАБОТАТЬ ПРОЩАЙ ОБНИМАЮ ЗИГФРИД ЯНВАРЬ 1907 ГОД».

Повторил:

– Январь 1907 год – дата написания Зигфридом шифрограммы, адресованной Готлибу. А Самвел Татунц встречался с братьями Зигфридом и Готлибом Брауншвейгами в апреле 1907 года!

Джунковский обратился к Дзебоеву:

– Что вы на это скажете, Владимир Георгиевич?

– Виноват, Евгений Федорович. Этот недогляд – следствие моей личной трагедии.