Бирюзовая зима

– Ты имеешь в виду, после того как она в гостях у будущих свекра и свекрови, несмотря на многозначительные покашливания Себастьяна, накинулась на толстую женщину из рекламы косметики? Цитирую: «Как таких вообще пускают на телевидение? Да еще рекламировать косметику! На лечение ожирения уходят огромные средства. Кроме того, это просто некрасиво! Как женщина может запустить себя до такой степени?» А мать Себастьяна в ответ рассказала, что недавно с помощью «Диеты весонаблюдателей»[5] сбросила тридцать килограммов и вот уже пять лет работает на местном телеканале.

Мы с Аленой прыснули. В моем пересказе эта сцена выглядела очень смешно. Алекс в своем репертуаре. Я убеждена, что запал, с которым она произносила эту убийственную тираду, имел мало общего с ее реальными чувствами – но нужно хорошо ее знать, чтобы понимать, как она может завестись на пустом месте. Думай, прежде чем говорить. Сколько раз я ей это повторяла? И судя по всему, напрасно.

Конечно, в глубине души мне было немного жаль Алекс. Но, в конце концов, она сама виновата: почему она вечно мелет какую-то ерунду? Да еще при первой встрече с родителями Себастьяна! Тут только руками развести остается.

– Вроде бы она уже немного успокоилась, – сказала я. – Себастьян постоянно твердит ей, что все было не так ужасно, как ей показалось.

Алена усмехнулась.

– Себастьян – добрый мальчик.

– Что правда, то правда, – согласилась я.

– Надеюсь, он не совсем кривит душой. Будет очень жаль, если она испортит отношения с родителями будущего мужа из-за нескольких дурацких, ненужных фраз.

– Да уж, – отозвалась я. – Но даже если они затаили обиду, думаю, со временем все наладится. Если уж на то пошло, я, бывает, по пять раз на дню на нее сержусь, но ей всегда удается быстро вымолить прощение.

Чего далеко ходить, взять хотя бы рождественский вечер.

– Но ты-то ее знаешь как облупленную, Эмили, и к тому же ты очень добрая по натуре. Я надеюсь, родители Себастьяна дадут ей второй шанс. Со свекром и свекровью и без того бывает трудно.

– Ну, как мы видим, с невестками не легче, – откликнулась я.

Алена кивнула и быстро покосилась на меня, прежде чем перевести взгляд обратно на дорогу. Какой-то выпендрежник на «Мерседесе», с точки зрения которого мы, вероятно, ехали слишком медленно, обогнал нас и скоро исчез из виду. Мне вспомнился Элиас и его лихачество за рулем.

– А знаешь, – сказала Алена с мечтательной улыбкой, словно вспоминала о прекрасных, но давно минувших временах, – я ведь всегда хотела, чтобы ты стала моей невесткой.

Мое лицо застыло, будто ледяная маска.

Как ей это пришло в голову? Неужели она что-то знает? Я отвернулась к окну.

– Ну, Алекс, к сожалению, уже не свободна, – сказала я полушутливо. – К тому же ты и без того мне как вторая мать.

– Как мило, рада это слышать. Но я хотела этого не ради себя. – Она потерла большим пальцем шов на кожаной оплетке руля. – А ради Элиаса.

Мое сердце ухнуло в пятки, кровь отхлынула от лица. Вроде мы только что обсуждали Алекс и Себастьяна – как вышло, что теперь мы говорим о нас с Элиасом? Я чувствовала, что должна что-то ответить, но боялась выдать себя.

– Знаешь, – продолжала Алена, – когда вы были подростками, часто случалось, что вы бросали друг на друга совершенно одинаковые взгляды – но только когда другой смотрит в сторону. – Вид у нее был мечтательный. – Матери всегда замечают подобные вещи. Возможно даже, я заметила это раньше, чем вы сами. Исподтишка я наблюдала за вами и надеялась, что рано или поздно вы поладите. Но увы, – она вздохнула, – мои надежды не оправдались. Все вышло иначе. Элиас уехал в Лондон. – Алена, явно колеблясь, взглянула на меня. – Между вами тогда что-то произошло, верно?

Я смотрела на нее во все глаза и, кажется, побелела как мел.

Сперва Алекс, затем отец, а теперь еще и Алена! Очевидно, тайна, которую я ревностно оберегала много лет, не такая уж и тайна для окружающих. Какая же я глупая… Думала, что могу кого-то обмануть.

От горьких воспоминаний старые раны вскрылись и закровоточили не хуже новых.

Я разглядывала свои ладони.

– Не понимаю, о чем ты, – пробормотала я.

– Эмили, Эмили, – со вздохом проговорила Алена, – я же все-таки не полная дура. Конечно, иногда не поймешь, что творится у тебя или у Элиаса в голове. Вот Алекс – абсолютная противоположность: у нее что на уме, то и на языке. Порой это, конечно, напрягает, но иногда не может не радовать. Мне никогда не приходится ломать голову, что с ней. Я всегда знаю, что она думает и чувствует. Но ты и Элиас… – Она покачала головой. – Вы совсем другие. Никого не пускаете в свой мир. Из вас насилу что-то вытянешь, да и то – когда уже поздно.

Мне стало дурно. Я бы с удовольствием выкрутила громкость радио на максимум, только бы оно заглушило голос Алены.

– Я говорю о том, что с годами научилась по косвенным признакам определять, все ли с вами в порядке. А что еще остается, если дети сами ни о чем не рассказывают? Приходится полагаться на свои ощущения. И они меня редко обманывают.

Она замолчала, глядя вдаль.