Бироновщина. Два регентства

— Для кого монстра, а для кого картинка! — обидлась Буженинова. — На вкусъ и цвтъ товарища нтъ. Царица общалась выдать меня за мужъ и отъ царскаго слова своего не отступится. Только силкомъ за немилаго, матушка, не выдавай!

— А ты кого–нибудь себ уже, небось, намтила?

— Намтила, матушка, что грха таить. На него глядя, индо слюна бжитъ.

— Кто же этотъ королевичъ твой?

— А князь Квасникъ.

— Эко слово брякнула! Онъ какъ–никакъ все же благороднаго корени отрасль; а ты что? Ты и вся–то мизиннаго его перстика не стоишь.

— Онъ — князь, а я — первая твоя затйница и забавница: два сапога — пара. И стану я сіятельной княгиней, и урядишь ты, матушка, мн княжескую свадьбу…

— Дура ты, да не совсмъ! — улыбнулась Анна Іоанновна. — Вотъ герцогъ подаритъ на свадьбу твоему муженьку шелковую плетку.

— А мн домъ хрустальный… съ ледяными статуями.

— Такъ лучше жъ и весь домъ ледяной, — подхватилъ одинъ камергеръ: — тамъ и свадьбу сыграли бъ.

По губамъ Бирона пробжала недобрая усмшка.

— Das ware hicht so libel! (Это было бы недурно!)

— Ну, чтожъ, коли быть Ледяному дому, такъ пускай и будетъ, — ршила царица. — А кто же, герцогъ, его построитъ?

— Построитъ его нашъ первый государственный строитель, г–нъ Волынскій. Попросите–ка сюда г–на Волынскаго! — отнесся онъ къ подавшему счастливую мысль камергеру.

Казалось, онъ радъ былъ случаю взвалить на плечи своего главнаго недруга, и безъ того обремененнаго важнйшими государственными длами, эту новую работу, которая ни мало не входила въ кругъ его обязанностей и должна была его еще принизить въ глазахъ всего Двора.

Такъ понялъ и самъ Волынскій, когда ему объяснили, чего отъ него требуютъ. Но, не желая дать торжествовать своему противнику, онъ не показалъ виду, что оскорбленъ, и, склонившись передъ государыней почтительно, но не раболпно, спросилъ, безотмнная ли то резолюція ея величества.

Самой ей стало теперь какъ–будто не по себ.

— Да, Артемій Петровичъ, пожалуйста, не отказывайся, — отвчала она мягко, словно извиняясь. — Никто иной, какъ ты, не сумлъ бы исполнить сіе столь благоуспшно. Женихъ хоть и шутъ, но титулованный; будетъ зрителей великое стеченіе…

— Такъ вашему величеству угодно, чтобы свадьба была поистин княжеская, но, съ тмъ вмст, все же шутовская, скоморошья?

— Вотъ, вотъ; со всякими тамъ огнями артофіальными, переодваньями и гисторіями потшными. Не мн тебя учить.

— Слушаю–съ. Но ледъ на Нев должной толщины для Ледяного дома будетъ не раньше, почесть, января мсяца.

— Ну, чтожъ; намъ вдь не такъ ужъ къ спху. Пригони, примрно, ко дню моего рожденья, а то и ко времени карнавала на масленой недл. Тогда, дастъ Богъ, и миръ съ Турціей заключимъ. Заразъ и отпразднуемъ.

— И ваше величество соизволяете на учрежденіе для сей надобности особой скоморошьей или, лучше скажемъ, маскарадной коммиссіи?

— Даю теб, Артемій Петровичъ, на все полную мочь. Да въ расходахъ много не стсняйся. Впередъ знаю, что все теб и на сей разъ, какъ и всегда, удастся къ полному нашему удовольствію.

II. Ледяной домъ

Всякая новость старетъ и забывается; забылась и бироновская ледяная статуя, на смну которой ожидались теперь Ледяной домъ и ледяная свадьба. Ледяной домъ или «ледяныя палаты», какъ называли его оффиціально въ длопроизводств «маскарадной коммиссіи», ршено было возвести на Нев между Зимнимъ дворцомъ и главнымъ адмиралтействомъ, а для ледяной свадьбы устроить «національную процессію», для которой изъ разныхъ мстъ имперіи выписать полтораста паръ населяющихъ ее всевозможныхъ племенъ въ національной одежд [4]. (Но такъ какъ пути сообщенія y насъ въ ту пору были очень первобытны, то выписанныя «пары», особенно изъ отдаленныхъ мстностей, прибывали довольно мшкотно; тотчасъ же по прибытіи он замыкались въ особомъ зданіи на такъ–называемомъ «Слоновомъ двор». (Дворъ этотъ, находившійся въ конц третьяго Лтняго сада около Симеоновскаго моста, на томъ, приблизительно, мст, гд въ настоящее время стоитъ циркъ Чинизелли, получилъ названіе «Слоноваго» отъ содержавшагося тамъ индйскаго слона.)

Недоброжелатели Волынскаго не упускали между тмъ случая прохаживаться на его счетъ, какъ руководителя этой шутовской зати. Ядовите другихъ подтрунивали надъ нимъ двое: адмиралъ графъ Головинъ, который не могъ простить Артемію Петровичу открытіе имъ злоупотребленій въ адмиралтейств, и бывшій посланникъ нашъ въ Париж, а въ данное время оберъ–шталмейстеръ Высочайшаго Двора князь Куракинъ, враждовавшій съ нимъ на личной почв. Желая угодить своему давнишнему «протектору», Тредіаковскій сочинилъ про Волынскаго тяжеловсную, но довольно злую псенку, а Куракинъ позаботился распространить ее между придворными; среди тхъ нашлись, конечно, услужливые люди, подсунувшіе стихотворный пасквиль самому Волынскому. Вспыльчивый и крайне самолюбивый, Артемій Петровичъ былъ страшно взбшенъ — не столько даже на Куракина, сколько на самого автора пасквиля.

— Блоха вдь, а туда же — кусаться! — говорилъ онъ своимъ пріятелямъ. — Попомнитъ онъ еще меня!

— Невеличка блошка, а спать не даетъ, — отозвался Еропкинъ. — Да не много ли чести блох, что ты такъ сердишься на нее?