"Бис" для суфлёра (СИ)

До позднего вечера они варили зелья для св. Мунго в четыре руки. Казалось, что Гектор забывал, что в лаборатории помимо него есть ещё кто-либо. Он что-то бубнил себе под нос и иногда вздрагивал, когда обращал внимание на Гермиону. Впрочем, она тоже уходила в работу с головой, отдавая себя зельям полностью. В этом были как плюсы, так и минусы. Гермиона смогла отвлечься от гнетущих мыслей и воспоминаний, но также и не смогла продумать достойный план вылазки, которая должна была состояться сегодня вечером.

После плотного ужина, Грейнджеры отправились в библиотеку. Гектор практически сразу уснул — как бы он не старался скрыть свои эмоции, Гермиона видела, что всё происходящее всё же его волнует. А Гермиона, прочитав несколько страниц, вложила в книгу закладку, укрыла Гектора и ушла в свою комнату.

Был еще ранний вечер, но на улице уже практически стемнело. Пока Гермиона привела себя в порядок и переоделась в более подходящую для Лютного переулка одежду, стало совсем темно. Небо затянуло тучами, поэтому темнота была густая, практически осязаемая.

Трансгрессировать из поместья девушка не решилась. Накинув мантию невидимку, одолженную у Гарри — прошлого Гарри — на неопределённый срок, она выскользнула на улицу.

Плана, как такового, не было. Ей нужно было незаметно зайти в Лютный и постараться найти Грейбека. Или выяснить о нём хоть что-нибудь.

Лютный практически не поменялся за эти сорок пять лет. Он был именно таким, каким Гермиона его помнила: серым, унылым, опасным. Опасностью веяло ещё от самого входа. Она пробиралась под кожу тоненькими иглами. И чем глубже Гермиона продвигалась, тем отчётливее ощущала это. Большинство лавок Лютного были уже закрыты. Работали единичные магазины, одна аптека и несколько баров, откуда доносились шум и ругань. Находиться здесь было по меньшей мере неприятно.

Вдоль зданий прямо на тротуаре валялись пьяные егеря, которых, судя по всему, вышвыривали прямо из пабов. Единственным признаком жизни в этих телах была тяжело вздымающаяся грудная клетка. Об отсутствии же мозговой активности говорило всё остальное.

Пройдя мимо нескольких баров, Гермиона не наткнулась ни на кого, кого можно было бы опознать, как Фенрира. Заходить внутрь она пока не решилась, оставив это на крайний случай. Она ещё несколько раз прошла мимо валяющихся тел и нашла одно, более-менее осознанное.

Ведьма воровато оглянулась, чтобы убедиться, что на улице нет лишних глаз. Она склонилась к егерю и направила на него палочку:

— Энервейт! — когда мужчина открыл глаза, она сразу же произнесла следующее заклинание: — Легиллеменс!

Погружаться в сознание пьяного волшебника было немного противно. Так же противно, как вляпаться в грязь. Однако ведьма в очередной раз переступила через себя. Она без жалости рылась в его воспоминаниях, стараясь найти хоть какой-то обрывок, хоть какой-то клочок, связанный с Фенриром. Не найдя ничего нужного, она выскользнула из сознания мужчины, откинула его тело обратно на тротуар и пошла на поиски следующей жертвы.

Предрасположенности к ментальной магии у Гермионы не было. Она знала, что таким, как Риддл, Дамблдор и Снейп, не нужна была даже палочка, чтобы скользнуть в сознание жертвы. Они умели читать мысли, устанавливая зрительный контакт с волшебником. И если тот не обладал окклюменцией, это не вызывало никаких трудностей.

Гермионе же пришлось обучаться и легиллименции, и окклюменции. Если бы неподготовленный волшебник погрузился в сознание другого, не выставляя в сознании защитные барьеры, это могло бы закончиться плачевно для обоих. Искусных легиллиментов мало в волшебном мире, потому что без предрасположенности, самостоятельно обучиться ментальной магии довольно трудно, а найти учителя — ещё труднее. Получался такой замкнутый круг. Но Гермионе повезло с учителем. Она умела ставить хороший блок, могла погрузиться в чужое сознание, используя палочку. Однако, сломить сильный блок жертвы или читать мысли без палочки, она не могла.

Другое определение, кроме слова «жертва», подобрать было крайне трудно, потому что погружение в чужое сознание есть ни что иное, как насилие. Легиллименцию не просто так применяли исключительно к преступникам. И то, только в случае, если имелось особое разрешение. Мало того, что существовала опасность повредить чужое сознание, так ещё и у волшебника, открытого перед легиллиментом, практически не оставалось никаких личных секретов.

Грейнджер знала, на что шла, когда отправлялась в прошлое. Она знала, что ей придётся убивать и, возможно, пытать. Но сейчас, переходя от одного егеря к другому, девушка испытывала отвращение не только к ним, но и к себе самой. Чем она была лучше того же Риддла? Она не могла ответить себе на этот вопрос. Аргумент, что всё это «ради всеобщего блага» вызывал ещё больший ряд неприятных ассоциаций.