Бисмарк

Выпады из Фридрихсру, неизменно привлекавшие внимание широкой общественности, изрядно беспокоили политическую элиту в Берлине. Там опасались, что волна популярности Бисмарка станет слишком высокой и «старец Саксонского леса», как его все чаще называли, сумеет вернуться к власти. 23 мая 1890 года Каприви отправил всем германским представительствам за рубежом циркулярное письмо, в котором говорилось, что высказывания отставного канцлера находятся в противоречии с политикой действующего правительства и не имеют никакой ценности. «Об уколах, направленных в мою сторону, я не буду говорить, мне они безразличны; но я считал Каприви более способным», — отреагировал на это Бисмарк[803].

Впрочем, далеко не всегда он мог воспринимать происходящее столь позитивно. Давая в июле 1890 года интервью корреспонденту российской газеты «Новое время», отставной канцлер горько жаловался: «Мне при жизни отдают почести смерти. Меня хоронят, как Мальбрука. Не только хотят, чтобы Мальбрук не возвращался, но хотят, чтобы Мальбрук в самом деле умер. […] Я сорок лет занимался политикой, и сразу отстать от этого невозможно. Правда, мне в этом усердно помогают — и никто из моих товарищей по политике, никто из многочисленных знакомых моих меня не вводит в соблазн своими посещениями. Меня чураются, обегают как чумного, опасаясь скомпрометировать себя свиданием со мной Мне не могут запретить думать — но хотели бы запретить выражать мои мысли словом, и если бы можно было, мне давно надели бы намордник»[804].

Поскольку надеть намордник было невозможно, молчать Бисмарк не собирался. В своих беседах с посетителями — а также в публичных выступлениях — он часто говорил не только о текущей ситуации, но и о заповедях политики в целом. Любил Бисмарк рассказывать своим собеседникам и о прошлом. Его посещали не только журналисты, но и историки: Генрих Фридъюнг, создатель капитального труда «Борьба за господство в Германии», Генрих фон Пошингер, опубликовавший затем обширные материалы к истории политической деятельности «железного канцлера», Генрих фон Зибель, автор апологетической «Истории основания Германской империи Вильгельмом I», В разговорах с ними Бисмарк приступил к созданию легенды, которая должна была получить хождение еще при его жизни. Легенды о великом государственном деятеле, принимавшем неизменно верные решения, объединившем Германию вопреки помехам со всех сторон и на протяжении двух десятилетий защищавшем ее от всех угроз. Легенды о дипломате, который всегда действовал в соответствии с заранее продуманным планом и умело обыгрывал всех своих противников. Легенды о человеке, который всегда совершал поступки, руководствуясь благом своей страны и требованиями морали и этики.

Главным воплощением этой легенды должны были стать мемуары «железного канцлера». Изначально их предполагалось называть «Воспоминание и мысль» (Erinnerung und Gedanke) — в честь двух легендарных воронов, сопровождавших германского бога Одина. Лишь впоследствии название трансформировалось в привычное нам «Мысли и воспоминания» (Gedanken und Erinnerungen). Книгоиздательский дом Котта (Cotta’sehe Verlagsbuchhandlung) заранее выкупил права на книгу, пообещав экс-канцлеру фантастическую сумму в 100 тысяч марок за каждый том.

В качестве секретаря и литературного редактора Бисмарк пригласил в мае 1890 года своего давнего сподвижника Лотара Бухера, работоспособность и писательское мастерство которого высоко ценил. Задача, стоявшая перед Бухером, оказалась далеко не из легких. Бисмарк диктовал ему разрозненные фрагменты, часто обрывая свою мысль или перескакивая с одного сюжета на другой. Кроме того, он упорно не хотел придерживаться фактов в тех случаях, когда те не вписывались в его концепцию. «Это совершенно безнадежные усилия, которые ничего не дают для истории, — жаловался Бухер. — Не только потому, что его память несовершенна, а интерес ко всему, что уже сделано, слаб. […] Он начинает намеренно искажать все, и даже когда речь идет о совершенно ясных и известных делах и процессах. Он не хочет участвовать ни в чем таком, что завершилось неудачей, и не называет ни одного сподвижника, кроме старого императора»[805]. Впрочем, склонность невольно искажать прошлое за Бисмарком замечали и раньше. Койделл в своих мемуарах писал: «Несмотря на его память, которая часто оказывалась удивительно хорошей, вскоре после 1866 года в его представлениях о прошлом стали возникать прорехи, которые он, похоже, сам не осознавал, поскольку его неутомимая фантазия с готовностью рисовала ему картины, заполнявшие эти прорехи»[806].