Бисмарк

Еще одним политическим пугалом в Берлине стал в 1891 году возможный «альянс двух изгнанников». Вальдерзее, уже считавший себя победителем, не отходивший от императора и метивший на пост канцлера, сам в итоге стал жертвой интриги. Вильгельм II совершенно не собирался менять одного ментора на другого, а «эрзац-отец» допустил серьезную оплошность, продемонстрировав монарху, что тот слабо разбирается в военных вопросах. В итоге в конце января 1891 года шеф прусского Генерального штаба был отправлен в почетную отставку — на пост командира IX армейского корпуса в Гамбурге. Вильгельм II поручил ему среди прочего приглядывать за проживавшим неподалеку Бисмарком, однако тайно опасался, что прежние противники найдут общий язык. Эти опасения оказались беспочвенными: Вальдерзее еще надеялся вернуться в Берлин и потому всячески демонстрировал преданность монарху. Генерал и отставной канцлер не раз обменялись визитами, их беседы проходили в весьма приятной атмосфере, Бисмарк разыгрывал из себя радушного хозяина и изображал, что он «не разозлен, а лишь глубоко огорчен»[809] отставкой. В реальности он прекрасно знал цену своему бывшему врагу и не простил его.

В триумфальную демонстрацию превратилась летом 1892 года поездка Бисмарка по стране, предпринятая им по случаю свадьбы старшего сына. Герберту предстояло взять в жены 21-летнюю венгерскую графиню Маргариту фон Хойос. Свадьбу решили сыграть в Вене. Каприви, уже подозревая, во что превратится путешествие Бисмарка через всю Германию, отправил 9 июня германскому послу в Вене инструкцию, в которой порекомендовал ему не принимать приглашение на торжества. Документ быстро стал достоянием общественности и вызвал бурю возмущения в Германии. Сам «железный канцлер» подумывал о том, чтобы тряхнуть стариной и вызвать Каприви на дуэль. Император плеснул еще масла в огонь, написав австрийскому императору, что Бисмарк — самый настоящий мятежник и относиться к нему следует соответственно. Этим он поставил Франца Иосифа в весьма сложное положение.

«Железный канцлер» отправился в путешествие 18 июня. Торжественный прием, оказываемый ему по всему маршруту следования, превзошел худшие ожидания Вильгельма II и Каприви. Повсюду стихийно собирались восторженные толпы; в Дрездене было организовано факельное шествие. Здесь Бисмарк произнес свои знаменитые слова о том, что «германское единство стало неразрывным, и я уверяю вас, что разрушить это единство будет намного тяжелее и стоить больше крови, чем создать его»[810]. Не менее восторженный прием ожидал «железного канцлера» и в Вене. То обстоятельство, что Франц Иосиф по просьбе Вильгельма II отказался дать ему аудиенцию, обернулось против самого германского монарха. В интервью венской газете Neue Freie Presse («Новая свободная пресса») Бисмарк выступил с жесткой критикой руководства Второго рейха, которое безответственно оборвало «провод в Петербург» и поставило на карту безопасность Германии. Баронесса Хильдегард фон Шпитцемберг отметила в своем дневнике: «Если бы нами правили государственные мужи, а не наполненный ненавистью и тщеславием юный господин, они бы заметили, что все время проигрывают Бисмарку, и сочли бы за лучшее помолчать»[811]. Возвращение отставного политика, прерванное долгой остановкой в Киссингене, носило не менее триумфальный характер. Мюнхен, Аугсбург, Йена встречали его многолюдными демонстрациями.

В Йене Бисмарк произнес две речи, мгновенно приковавшие к себе всеобщее внимание. В них он выступил за усиление роли парламента в политической жизни страны и против абсолютистских идей, намекая тем самым на замашки молодого императора. Сознавая, что из его уст подобные вещи звучат довольно странно, Бисмарк заявил: «Возможно, я сам неосознанно внес свой вклад в то, чтобы опустить влияние парламента на его нынешний уровень, но я не хочу, чтобы оно оставалось на таком уровне всегда»[812]. Сильный парламент является важным залогом немецкого единства, средоточием национальных чувств; если таковой будет отсутствовать, «я обеспокоен продолжительностью существования и крепостью наших национальных институтов […]. Мы не можем сегодня жить чисто династической политикой, мы должны вести национальную политику»[813]. Нет нужды говорить о том, что «железный канцлер» в данном случае несколько кривил душой.