Бисмарк

После смерти Иоганны самым близким для Бисмарка человеком остался его старший сын Герберт. С 1890 года он, с облегчением распрощавшись с политикой, уехал в Шёнхаузен. «Без тебя вокруг наступила бы ночь, — писал он отцу в июле 1896 года. — Всеми фибрами своей мысли и жизни я завишу от тебя, с ранней юности я настолько сросся с тобой всеми проявлениями моего сердца и чувств, как ни с одним другим человеком. […] Я хотел бы все отдать за то, чтобы избавить тебя от плохого настроения и усталости, которые мешают тебе радоваться жизни»[825]. Герберт пережил своего отца, к которому испытывал тесную эмоциональную привязанность, всего на шесть лет.

Рядом с отцом оставалась и Мария. Они с мужем взяли на себя заботу о больном старике. Именно по инициативе четы Ранцау после 80-летнего юбилея Бисмарка во Фридрихсру приняли решение радикально сократить поток посетителей. «Железному канцлеру» было уже тяжело играть свою роль. В Берлине это породило слухи о том, что дочь насильно держит отца взаперти[826]. Но сплетни лгали. «Его большие синие глаза горели своим прежним огнем, — писал навестивший его в 1896 году Уитмен. — Только невралгия, которой он страдал уже давно, казалось, обострилась, поскольку я заметил, что он то и дело подносил ладонь к левой щеке, словно от боли. Однако лишь ненадолго; веселое настроение вскоре снова возвращалось к нему»[827]. Бисмарк, как и многие сильные люди, не хотел демонстрировать окружающим свою немощь. Да и многие окружающие не были готовы видеть его слабым стариком. Вальдерзее с солдатской прямотой писал в своем дневнике: «Я от всего сердца желаю князю, чтобы Господь скорее прибрал его. Бисмарк и кресло-каталка — уже два понятия, которые с большой неохотой употребляешь вместе. Пусть как он сам, так и его почитатели будут избавлены от того, чтобы наблюдать еще и упадок его душевного состояния»[828].

Бисмарк чувствовал приближение смерти и прощался с близкими ему людьми. «Дорогой Оскар, — писал он мужу сестры в мае 1895 года. — Мы так состарились, что долго уже не проживем. Не могли бы мы еще разок увидеться и поговорить, прежде чем покинем этот мир?»[829] В следующем году к нему на несколько дней приехала кузина Хедвиг — подруга детских игр. «Хотя он, как и я, опирался на палку, но создавалось ощущение полной силы», — писала она в воспоминаниях[830]. Однако князь даже не мог сопровождать свою гостью на прогулках; сильные невралгические боли обострялись на весенней прохладе. Он по-прежнему внимательно читал газеты и любил поговорить о политике.

Бисмарку предстояло выдержать еще одну политическую баталию. Старый гигант ничего не забыл и не простил. Осенью 1896 года он при помощи «Гамбургских известий» нанес своим врагам очередной удар, рассказав о существовании и бесславной кончине Договора перестраховки с Россией. В Берлине это вызвало огромный скандал. Император в ярости требовал предать Бисмарка суду за разглашение государственной тайны. До этого дело не дошло, однако монарх решил отыграться иным образом. В марте 1897 года с большой помпой отмечалось столетие со дня рождения Вильгельма I. Молодой император произнес по этому случаю большую речь, в которой заявил, что именно «Вильгельм Великий» был главным творцом германского единства, все остальные являлись лишь исполнителями его воли, слепыми «инструментами, подручными и пигмеями»[831]. Как это часто уже бывало, несдержанность кайзера ударила бумерангом по нему самому. Слова императора вызвали крайнее возмущение в обществе. Даже писатель и поэт Теодор Фонтане, один из самых жестких и последовательных критиков «железного канцлера», счел необходимым высказаться: «Я не сторонник Бисмарка, все лучшее во мне отворачивается от него […]. Но Гогенцоллерны не должны от него отрекаться, потому что всей славой, которая окружает старого Вильгельма […] они обязаны гениальному силачу из Саксонского леса […]. И теперь он оказывается инструментом, подручным или вообще пигмеем! Как можно так искажать историю? Это очевидная неблагодарность Г огенцоллернов»[832].

Отношения между Вильгельмом II и Бисмарком вновь развивались в направлении открытого конфликта. Приближенные императора понимали, что именно кайзер может быть единственным проигравшим в этой битве, и настаивали на примирении. Контр-адмирал Карл фон Эйзендехер[833] прямо — и весьма пророчески — заявил Вильгельму II, что ему «никогда не удается вытеснить старого канцлера из сердца народа»[834]. В итоге император в конце 1897 года вынужден был появиться во владениях Бисмарка, по-прежнему рассказывая пошлые шутки и ведя себя крайне пренебрежительно. Когда кайзер уже готов был уехать, старик собрался с силами и произнес: «Ваше Величество, пока Вы имеете таких офицеров, Вы можете позволить себе решительно все; но если Вы лишитесь их — все пойдет по-другому»[835]. Император не обратил внимания на предостережение, в отличие от некоторых сопровождавших его лиц.