Бисмарк

После объединения Германии роль Бисмарка в этом процессе стали всячески подчеркивать. Иногда до такой степени, что глава прусского правительства представал единственным активным игроком, окруженным статистами. Сам Бисмарк внес в эту легенду немалый вклад. Однако у нее была и оборотная сторона: «железный канцлер» представал главным виновником войн с Данией, Австрией и Францией. Противники Пруссии в этих конфликтах, соответственно, начинали выглядеть его невинными и пассивными жертвами. Бисмарк при таком раскладе оказывался либо гениальным стратегом, сумевшим загнать противников в ловушку, либо воинственным злодеем, раз за разом нарушавшим мир и спокойствие в Европе. Именно вторая точка зрения приобрела особую популярность в XX веке, когда две мировые войны стали отбрасывать свою зловещую тень на немецкое прошлое.

На самом деле ситуация была сложнее. И в Копенгагене, и в Вене, и в Париже политическая элита, каждая в свой черед, также взяла курс на конфронтацию и внесла, как минимум, равноценный с Берлином вклад в развязывание вооруженного конфликта. И не вина Бисмарка, что они в конечном счете потерпели поражение. При венском дворе в середине 1860-х годов тоже существовала влиятельная партия «ястребов», считавших, что война с Пруссией позволит избавиться от опасного конкурента и восстановить пошатнувшийся престиж Австрии на европейской арене. Целый ряд крупных фигур, включая и самого императора Франца Иосифа, не испытывали никакого энтузиазма при мысли о предстоящем столкновении, но постепенно уверились в его неизбежности.

Бисмарк изначально рассматривал Гаштейнскую конвенцию в качестве временной меры. «Разногласия не устранены, и остается открытым вопрос о том, можно ли добиться этого мирным путем […]. Решение главного вопроса лишь отсрочено», — писал он фон дер Гольцу в Париж[400]. Глава правительства по-прежнему не исключал возможности договориться с Веной, однако считал необходимым готовиться к войне. Для этого следовало дипломатически изолировать Австрию и привлечь на свою сторону как можно больше союзников. Задача на первый взгляд кажется несложной: после Крымской войны монархия Габсбургов и так находилась практически в полной изоляции. Однако, для того чтобы игра стоила свеч, требовалось не просто оставить австрийцев в одиночестве, а быть точно уверенным, что в решающий момент нейтральные державы не вмешаются и не продиктуют выгодные им условия мира. Иначе говоря, Бисмарку нужно было добиться не просто нейтралитета, а нейтралитета дружественного. Кроме того, следовало заручиться поддержкой всех возможных союзников внутри Германии — малых и средних государств, а также национального движения. И уж совсем хорошо было бы, если бы удалось спровоцировать Вену на начало боевых действий — так, как это произошло в 1859 году. Забегая вперед: никаких из перечисленных целей полностью достичь не удалось.

Осенью 1865 года Бисмарк установил контакты с итальянским правительством, выступив с идеей совместных действий двух королевств против Австрии. На первых порах во Флоренции встретили прусское предложение настороженно, к тому же информация о нем просочилась в Вену, что стало для австрийцев дополнительным стимулом готовиться к вооруженному конфликту.

В октябре 1865 года Бисмарк отправился в Биарриц, где встретился с императором французов. Позиция Франции имела в назревавшем конфликте большое значение, от ее невмешательства во многом зависел успех всей кампании. У Бисмарка были все основания предполагать, что Наполеон III вряд ли будет заинтересован в победе Австрии, однако стремительное усиление Пруссии тоже мало соответствовало французским интересам. В ходе длительной аудиенции министр-президент заявил императору, что «в интересах французской политики поддерживать честолюбие Пруссии в выполнении ею национальной задачи, поскольку такая Пруссия всегда будет придавать большое значение дружбе с Францией»[401]. Бисмарк прекрасно понимал, что французы захотят вознаграждения, и пытался прозондировать почву в этом направлении. Но Наполеон пока предпочитал не раскрывать своих карт. Во всяком случае, он не высказал никаких возражений по поводу возможной аннексии северных герцогств Пруссией, настояв, однако, на том, чтобы населенная датчанами северная часть Шлезвига была возвращена Дании. Еще одной важной переменной в дипломатическом уравнении была позиция России. Однако Бисмарка она беспокоила меньше — со времен своего недавнего пребывания в Петербурге он знал, что там не простили австрийцам их «предательства» и будут рады их поражению.