Бисмарк: Биография

«Нашему прусскому национальному чувству гордости наносится глубокая рана. Нами потрачено слишком много усилий, чтобы бездействовать, но мы ничего не можем сделать без Англии, поскольку рисков будет больше, чем вознаграждений. Перед нами ужасная дилемма. Она проистекает из нашей робости, колебаний и нерешительности»30.

И в этих словах много правды. Ни регент, ни его министр иностранных дел фон Шлейниц просто не знали, что делать. Бисмарк – с присущей ему вольностью – намечал такую политику, которая была направлена против Австрии и носила сугубо «германский» характер, ориентированный на альянс с немецким национальным движением, воодушевленным итальянским примером. Вильгельм, принц-регент, не мог ни поступиться своей приверженностью Габсбургам, ни воспользоваться благоприятным моментом для «сотворения» Германии.

Техника политического влияния Бисмарка, как мы это уже видели в предыдущей главе, сводилась к написанию критических посланий генерал-адъютанту короля Леопольду фон Герлаху, который мог передать их содержание монарху во время ежедневных встреч за чашкой кофе с пирожными. Бисмарк набирал политический вес, и министр-президент Мантейфель даже подумывал над тем, чтобы назначить его министром иностранных дел в 1856 году. Сейчас складывалась такая международная ситуация, которая полностью соответствовала наступательному стилю политики Бисмарка. Вновь воспламенилась «национальная» проблема, и ставки возросли. Бисмарк по-прежнему корпел над письмами, но, как он и сам признавал в мемуарах, послания стали «абсолютно бесполезными»: «Единственным результатом моих усилий было… зарождение сомнений в правильности моих докладов»31.

По случайному стечению обстоятельств Бисмарк в июле вернулся в Германию, на этот раз совершенно больным человеком – следствие неверного лечения русским доктором его поврежденного колена32. Он стремился на родину, и недуг послужил серьезным основанием. Отравление возбуждало в нем ярость, о чем Бисмарк писал из Берлина брату в августе 1859 года: «Я довел себя до бешенства, три дня не спал и почти ничего не ел»33. Позже в этом же году Бисмарк пытался поправить свое здоровье в поместье давнего юнкерского приятеля Александра фон Белова-Гогендорфа. Белов с тревогой отметил опасный и разрушительный характер приступов ярости Бисмарка. 7 декабря 1859 года он писал Морицу фон Бланкенбургу: Бисмарк одержим образами врагов и «экстремистскими мыслями и чувствами». Исцеление – очень простое и истинно христианское: «Возлюби врага своего». Это – самый верный путь к тому, чтобы снять «нарастающее напряжение в занемогшем теле, и наилучшее снадобье против дурных видений и мыслей ( Vorstellungen ), которые могут довести его до могилы»34.

Это был здравый совет. Больная душа Бисмарка нуждалась в исцелении, и для его юнкерских друзей оно в любой момент могло быть получено покаянием, милостью и любовью Божьей. Но трагедия Бисмарка, да и Германии тоже, и заключалась в том, что он за всю жизнь так и не понял, что значит быть истинным христианином, не осознал значения такой добродетели, как смирение, и не увидел взаимосвязи между больным телом и больной душой.

Доктора в Берлине сказали Бисмарку о его «нарастающей ипохондрии», вызываемой тревогами по поводу берлинского образа жизни и расходов на регулярные обеденные застолья с участием по меньшей мере девяти человек, содержание тринадцати слуг и двух секретарей. Ему мерещилось, что его «обкрадывают на каждом шагу»35. Я думаю, что он впервые использовал слово «ипохондрия» в отношении собственной персоны в письме брату, а со временем оно замелькало и в книгах о нем. «Бездомность», отсутствие нормальной семейной жизни, лишь добавляла ему нервозности.

Похоже, в это время ему действительно было безрадостно. В конце сентября Бисмарк писал сестре:

...