Бисмарк. «Железный канцлер»

Вопрос о том, каким путем двинется прусская внешняя политика дальше, оставался открытым. Сам Бисмарк повторял, что он, с одной стороны, считает вооруженное столкновение с Францией весьма вероятным, с другой — вовсе не стремится его ускорить. 26 февраля 1869 года он писал дипломатическому представителю Северогерманского союза в Мюнхене: «Я тоже считаю вероятным, что германское единство будет ускорено событиями, носящими насильственный характер. Однако совсем другой вопрос — задача вызвать военную катастрофу и ответственность за выбор времени для нее. Произвольное, определяемое только субъективными причинами вмешательство в ход истории всегда приводило только к падению неспелых плодов; мне представляется, что немецкое единство в данный момент нельзя назвать спелым плодом. (…) Мы можем переставить часы, но время от этого не пойдет быстрее, а способность ждать развития событий является необходимым условием практической политики»[394]. Несколько месяцев спустя он высказывался по поводу своей способности ускорить объединение страны: «Я не уверен, что один из нас может делать историю. Моя задача состоит в том, чтобы наблюдать ее течение и править среди них моим кораблем в меру своих способностей. Я не могу руководить течением, тем более вызывать его»[395].

Для многих историков это стало поводом утверждать, что Бисмарк считал окончательное объединение страны достаточно длительным процессом, который не нужно ускорять. В частности, Райнер Шмидт пишет по этому поводу: «Бисмарк настроился на долгий срок и пресекал все попытки национального движения, такие, как запрос национал-либерального депутата Ласкера в феврале 1870 года с инициативой вступления Бадена в Северогерманский союз. Конечно, он был готов в любой момент вновь запустить мотор германского национализма, однако бросаться в омут рискованной войны вовсе не собирался»[396].

Присоединение Бадена было, на самом деле, весьма нежелательным вариантом, поскольку оно, во-первых, еще больше оттолкнуло бы Вюртемберг и Баварию, где настроения общественности и так менялись не в пользу Пруссии, а во-вторых, вызвало бы весьма болезненную реакцию в Париже. Это привело к серьезному столкновению между канцлером и национал-либералами в парламенте, где Бисмарк произнес 24 февраля 1870 года пламенную речь, требуя доверия к своей политике. «По поводу цели мы едины; но в том, что касается средств, господа придерживаются мнения, что они могут выбрать и средства, и момент времени лучше, чем я, я же считаю, что понимаю в этом больше, чем они, и лишь в этом мы расходимся. Однако пока я являюсь союзным канцлером и министром иностранных дел, политика должна делаться в соответствии с моими взглядами, и если вы кладете камни на ее пути, вставляете ей палки в колеса, то вы мешаете этой политике, и ответственность за эти помехи, даже за то, что вынуждаете меня несвоевременно высказаться, и за последствия этого несете вы»[397].

На самом деле, «железный канцлер» был бы плохим политиком и дипломатом, если бы стремился присоединить территории южнее Майна в кратчайшие сроки и любой ценой. Однако объединение страны в ходе оборонительной борьбы против Франции оставалось для него наиболее желательным решением. С учетом того, что оборонительные и наступательные союзы с государствами южной Германии истекали уже в 1871 году, возможность загнать Париж в ловушку нужно было найти как можно скорее. Такую возможность предоставил испанский вопрос.

Глава 11 Мадрид и Версаль

Историки по сегодняшний день спорят о том, в какой степени война с Францией была изначально запланирована и спровоцирована Бисмарком. Сторонники одной точки зрения утверждают, что в конце 1860-х годов союзный канцлер настроился на длительный эволюционный процесс присоединения южной Германии и не стремился к еще одному вооруженному конфликту, а основная ответственность за конфликт лежит на французах[398]. Представители другого течения заявляют, что к 1870 году политика Бисмарка оказалась в тупике, выход из которого был возможен только через вооруженное столкновение[399].