Бисмарк по-прежнему много работал. Он стремился лично вникать во все дела. На предложение Койделла ограничиться только важнейшими вопросами глава правительства ответил: «Нет, если я не буду знакомиться со всеми приходящими бумагами, то потеряю представление о том, что происходит в стране»[309]
. Такой стиль работы требовал максимально быстрого принятия решений; и еще много лет спустя его сотрудники удивлялись тому, как стремительно глава правительства мог ухватить суть сложного вопроса и вынести свой вердикт. Текущие дела улаживались моментально. Однако тяжелый груз все сильнее давил на Бисмарка, подрывая его здоровье. Он все чаще жаловался на головные боли, боли в лице и левой ноге. Даже некоторые из его сподвижников опасались, что он может не протянуть ближайшие пару лет.По вечерам в особняке главы правительства собиралась небольшая компания, состоявшая главным образом из друзей семьи. «Чаще всего это были господин фон Арним с супругой и дочерью, Бланкенбург, граф Эберхард Штольберг с женой, молодой Айзендехер и господин фон Девитц-Мильцов, товарищ хозяина дома по геттингенскому студенческому корпусу, — вспоминал впоследствии Койделл. — Хозяин дома появлялся в одиннадцать на полчаса или час, съедал холодное блюдо и выпивал стакан пива или жирного молока. Чай или вино он по вечерам никогда не пил, чтобы не прогнать и без того тяжело шедший к нему сон. Он вел беседу весело, о политике не говорил или упоминал ее вскользь»[310]
.Глава 9
Гордиев узел
Результат Шлезвиг-гольштейнского кризиса обеспечил Бисмарку исходные позиции для решения как внешне-, так и внутриполитических проблем. Однако «конституционный конфликт» продолжался, и депутаты ландтага пока не горели желанием идти на уступки. Нужны были новые успехи.
Анализируя давно произошедшие события с позиции современного наблюдателя, легко поддаться искушению рассматривать их как точное исполнение заранее продуманного гениального плана. Вопрос, стремился ли Бисмарк изначально и сознательно к тому, что получилось в итоге, на самом деле является весьма сложным и спорным. Действительно ли он упрямо вел дело к войне, готовясь развязать ее в первый же удобный момент?
Бисмарк считал войну вполне легитимным, однако все же крайним средством международной политики, к которому следует прибегать тогда, когда все остальные возможности уже исчерпаны. К тому же любой вооруженный конфликт таил в себе опасность вмешательства других великих держав, которое, как это неоднократно бывало, могло разом перечеркнуть все успехи на полях сражений. Риск такого вмешательства был бы гораздо меньше, если бы Бисмарку удалось добиться полюбовного соглашения с австрийцами. Объективные факторы, казалось, толкали Вену к компромиссу: Австрия явно не была готова к серьезной борьбе. Финансовое положение монархии Габсбургов было плачевным, государственный долг достиг рекордных размеров. Внутри империи нарастало национальное движение различных народов, в первую очередь венгров, требовавших себе широкой автономии. На южных рубежах молодое Итальянское королевство ждало только удобного момента, чтобы отхватить себе Венецию. На востоке, на Балканах, Австрия была вовлечена в постоянную борьбу за сферы влияния с Российской империей. В такой ситуации пойти на определенные уступки в Германии, обеспечив себе взамен поддержку Пруссии, представлялось на первый взгляд разумным шагом. Именно такого курса придерживался Рехберг.
Однако далеко не все в австрийской столице считали возможным двигаться этим путем. Правящая элита в Вене опасалась эффекта домино — пойдя навстречу Пруссии, придется идти на уступки и всем остальным. Показать свою истинную слабость монархия Габсбургов боялась больше всего. К тому же маленькая победоносная война во все времена была прекрасным средством консолидировать общество, а полученная с побежденного контрибуция — поправить пошатнувшиеся финансы. Последнее соображение, к слову, имело в Вене весьма большой вес. В итоге австрийская политика представляла собой метания между двумя направлениями — линией на уступки и линией на конфликт.
Бисмарк прекрасно понимал это. Ему тоже необходим был громкий и убедительный успех, который окончательно привлек бы общественное мнение на его сторону и вынудил бы либералов в парламенте пойти на уступки или оказаться в изоляции. Он видел, что Австрия не смирится с утратой своей доминирующей роли в Германии, а без этого — как и без разрушения Германского союза — прусская политика не могла добиться своих целей. Следовательно, оставалась война. Как справедливо полагает Лотар Галл, «после падения Рехберга Бисмарк (…) вряд ли видел шанс на то, чтобы при имеющихся условиях прийти к хотя бы временному компромиссу с Австрией»[311]
.