Бист Вилах. Красный город

Тот вошёл не как все, а картинно, с коронным шиком, будто прославленный актёр на сцену. Вначале с грохотом распахнулись двери, словно кто-то пнул их ногой, а уже затем в проёме появилась непомерно высокая, здоровенная фигура. Обитатели кабака дружно обернулись. Со всех сторон понеслось приветливое:

– Здорово, Червонец!

– Пустой сегодня? Улов есть?

– Молодчина, что пришёл, Червонец! Подсаживайся.

Однако Червонец, напоминавший размером американского гризли, даже не подумал отвечать на приветствия. Он отошёл в угол зала и принялся с подозрением глазеть по сторонам. Сначала Дариор решил, что это громила, который высматривает новую жертву, – как раз подходили все приметы: огромный рост, молодецкая сила, вызывающая походка. Однако гость вёл себя более чем странно. Ни на ком взглядом долго не задерживался, мимолётно прошерстил зал внимательными круглыми глазами, чему-то ухмыльнулся и замер, устремив взор в одну точку. С первых мгновений историка заинтересовал наряд господина или, как теперь принято называть, товарища Червонца. Истоптанный ногами картуз и замызганные лаковые сапоги не удивили Дариора. Но шуба, в которую было завёрнуто громадное тело верзилы, заслуживала особого описания. Её носили явно не меньше пяти-шести лет, однако даже теперь было видно, что в своё время шуба покупалась за изрядную сумму.

Однако внимание историка привлекла отнюдь не дороговизна сего одеяния. Гораздо больше интереса вызывал его окрас – от высокого ворота до подола шуба была сплошь покрыта ярко-красной кирпичной крошкой. Создавалось впечатление, что её владелец валялся на стройке. Но самого Червонца, похоже, совсем не смущало это обстоятельство. Более того, он всем своим видом показывал, что без разбору отделает любого, кто осмелится сказать ему хоть слово. Пару раз мимо Червонца пробегали суетливые воришки-карманники – и тут же получали от него чувствительную оплеуху за нарушение личного пространства.

Тут уже и Мортен обратил внимание на интересного верзилу.

– Что значит Червонец? Это имя? – спросил он, перегнувшись через стол.

Ответил Банвиль:

– Да нет, комиссар. Звучит как фамилия.

Дариор ухмыльнулся. Было забавно наблюдать, как французы рассуждают о закоренелых русских традициях.

– Это кличка. Прозвище, – сказал историк. – Не имя и не фамилия.

– Прозвище? – скривился Мортен. – Это что, уголовник?

Дариор пожал плечами.

– Может быть. Наверняка добрая половина обитателей этого кабака – либо бывшие арестанты, освобождённые советской властью, либо беглые каторжники – что, согласитесь, ещё хуже.

Мортен и Банвиль недоверчиво переглянулись.

– Тогда почему же их не ловят? – спросил второй. – Разве могут преступники свободно расхаживать по городу?

– А почему нет? – парировал Дариор. – Беглых бандитов было много и при царе. О чём же говорить теперь, когда в стране бардак, нищета и разруха? Никто не знает, ради чего живёт.

– А как же страна свободы и равноправия? – возразил Банвиль.

Дариор пренебрежительно отмахнулся:

– Банальный лозунг, за которым прячется кучка негодяев, выдающая себя за идеалистов. Но, надо сказать, негодяи эти очень толковые – весь народ, всю страну под себя подмяли. Вот что значит найти подход к людям! Царь не смог этого сделать – смогли другие.

Банвиль понимающе кивнул.

– Ленин?

– Не только он. Из Ленина делают новое божество, которому будут молиться во всех кругах общества. Вперёд выходит идеология атеистов. Теперь всё просто: Бога нет, есть Ленин. А чем вам Ленин не Бог? Тоже весьма обаятельная персона.

– И что же? – спросил комиссар. – Люди так просто поверили в это?

– Опять-таки красивые слова. В борьбе за власть всегда побеждает тот, кто найдёт подход к народу и впоследствии замкнёт его в стальные оковы. Видите ли, Бог ничего не дал людям. Только голод, войны, нищету и крепостное право…

Банвиль, внимательно слушавший историка, поспешил заспорить:

– Крепостничество создано царём. Я читал об этом в…

– А царь – помазанник Божий, – удовлетворённо кивнул Дариор. – Стало быть, и в этом виноват Бог. Теперь подведём итоги. Из всего получается, что Господь нам не друг, более того – он всячески осложняет нашу жизнь. В таком случае зачем он вообще нужен? И тут – вот совпадение – появляется лысый дядька, чуткий к мольбам народа. Рабочим – заводы, крестьянам – деревни, дворянам – по морде! Всё это нравится страждущему русскому народу. Чем Ленин не Бог, если он внимает страданиям людей и стремится ниспослать им избавление? И чем РСФСР не новый рай, где все равны? Утопия!

– Перестаньте иронизировать, Дариор! – нахмурился Мортен. – Ваших людей тоже можно понять: им предложили выбраться из того ада, в котором они пребывали.

– А никакого ада не было, – отрезал Дариор. – Что вы хотите мне доказать? Чем людям не нравилась жизнь при империи? Во все времена бытие будет для нас испытанием, а не праздной прогулкой. Вот помрём – тогда и нагуляемся на том свете. Ну, если, конечно, помрём правильно. И я не говорю, что хорошо жилось при царе, я лишь утверждаю, что сейчас жизнь во сто крат хуже.

Банвиль снисходительно взглянул на историка и слегка ухмыльнулся: