Битов, или Новые сведения о человеке

Однажды к Андрею Георгиевичу опоздало очень много людей – пассажиры целого вагона поезда. Он любил придумывать памятники. Чижику-Пыжику на Фонтанке в Петербурге. Памятник салу ему хотелось установить в Киеве с надписью «от благодарных москалей!» Памятник Хаджи-Мурату под Тулой. А тут он задумал в Михайловском установить памятник зайцу, который перебежал в 1825 году дорогу Пушкину. Суеверный Пушкин повернул коней обратно и избежал участия в восстании декабристов.

На открытие памятника Зайцу должно было приехать немало достойных людей, но в Москве случился какой-то коллапс на дорогах, и все разом опоздали. Андрей Георгиевич пришел к начальнику поезда и сказал: «Вы знаете, у меня вагон идиотов. Никто не успел к отправлению поезда. Я не могу ехать на открытие памятника один. Вы можете мой вагон отцепить и отправить несколько позже?» Начальник посмеялся и распорядился задержать отправление. Незначительно. Но за эти пару десятков минут все, в том числе и я, успели добежать до «вагона идиотов»…

Поезд благополучно шел в пушкинскую сторону. Я вышел в тамбур вагона. За суетой все забыли, что наступает двухтысячный год, Миллениум… Из туалета выглянул Битов и позвал меня. Я вошел, он развернул меня к зеркалу, кивнул на отражение: «Так вот ты какой, человек двадцать первого века!»… Никогда не забуду наши с ним физиономии в зеркале…

На ночном полустанке Андрей Георгиевич вышел покурить. Сел на лавочку на перроне. Я увидел, как к нему подошла милиция. Предчувствуя недоброе, я направился на выручку. Толстый милиционер пренебрежительно спросил Битова: «Ты кто?» Андрей Георгиевич спокойно ответил: «Я русский писатель». – «Чо? – не понял милиционер. – Будешь у меня объяснительную писать в отделении!» Обошлось! Вот так с пушкинской легкостью его находили сюжеты.

Потом было Михайловское и открытие памятника, савраска, груженная местным самогоном и пирожками, цветные воздушные шарики вокруг монументального зайца. Мой телевизионный сюжет об этом событии до его отправки в Москву попросили во Пскове скопировать местные репортеры. Скопировали, показали у себя. А в Москву сюжет не передали. Сказали, что аппаратура сломалась. Смотрели на меня и смеялись между собой, как легко они провели московского журналиста.

И только через пару лет Андрей Георгиевич признался, что памятник зайцу в бронзе отлить не успели. Битов, не моргнув глазом, перерезал ленточку у символического верстового столба со временным зайцем…

Андрей Георгиевич вывел несколько формул, определявших творческий метод поэта и закономерности его биографии. А кому же еще открыть эти формулы, как не гению, который жил среди нас!.. И Александр Сергеевич откликался на изыскания Андрея Георгиевича. Он начал помогать в разных жизненных ситуациях – стоило только попросить. Поезд, который получилось задержать, памятник, который открыли, несмотря на отсутствие памятника, – это все был Пушкин. Вдвоем с Битовым.

В Анапе на кинофестивале «Киношок» две недели стояли холодные пасмурные дни. А в день отъезда выглянуло солнце. Все мы – пресса, жюри, гости фестиваля – уже сидели в автобусах, чтобы ехать в аэропорт. «Андрей Георгиевич! Попросите Пушкина, чтобы мы не улетали сразу, а немного задержались и искупались?» И тут же из аэропорта сообщили о многочасовой задержке рейсов! Мы отправились на пляж и несколько часов загорали и купались в Черном море. Спасибо Пушкину.

День рождения поэта Андрей Георгиевич однажды взял и с пушкинским изяществом передвинул поближе к своему дню рождения: «Пушкин бы очень удивился, – сказал он, – если бы узнал, что родился «6 июня»! Это дата придумана большевиками в 1918 году. Отмечать надо по старому стилю – 26 мая!»

Ему, постоянно познававшему скрытые от остальных законы Вселенной, было важно, что и день рождения Пушкина (по старому стилю), и день основания Петербурга – две главные знаковые величины Битова – совпадали с датой его появления в этом мире.

И он же однажды заметил, что, оказывается, в стране нет русской Пушкинской премии. И учредил ее. С достойными людьми. Безо всяких жюри сам выбирал номинантов, сам награждал. В правильном месте – в Государственном музее А. С. Пушкина на Пречистенке.

А однажды я встречал Рождество с Битовым и Пушкиным. В Михайловском. Там было всего-то человек пять-шесть. Гуляли ночью среди заснеженных яблонь, варили глинтвейн, читали стихи, смеялись-выпивали, смотрели друг на друга влюбленными глазами и благодарили Пушкина. В один из дней среди гостей Михайловского появился Савва Ямщиков. Он делал вид, что Битова не узнает, хотя все трапезничали за одним столом. И вдруг Андрей Георгиевич не выдержал. Подошел к нему «глаза в глаза». «Савва! Ты что, меня не знаешь? Ты почему не здороваешься?» Все затихли. Опасались, что будет драка. На драку Битов был способен. Думаю Ямщиков тоже. Он мог быть разным… Но Александр Сергеевич у себя дома, в Михайловском, все уладил.

«А ведь мы ничего не знаем про Пушкина, – задумчиво говорил Андрей Георгиевич, – мы даже не знаем размер его ботинок!»