Битов, или Новые сведения о человеке

Но если меня спросят, имея в виду Андрея Георгиевича Битова: «Что у тебя общего с ним?», то я не стану поминать альманах «МетрОполь», годы испытаний и потерь, встречи и разговоры в Москве, Питере, Берлине, Лондоне, Софии, общие дела – как мы, например, с помощью школьной линейки делили с неизвестным мужиком на троих во время сухого «горбачевского» закона бутылку 0,75 водки в магазине «Рыба», что существовал до новых времен на улице Красносельской, около трех вокзалов, где он, коренной ленинградец, жил уже так много лет, что у него на подоконнике выросло дерево.

А отвечу, как скромный персонаж замечательной пьесы Людмилы Петрушевской «Чинзано», повествующей о выпивающих людях Империи:

– Общего у меня то, что я люблю его.

А уж любил ли он меня – не суть важно.

P. S. Для придания убедительности моим словам присоединяю к тексту свидетельство БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ:

Отступление о битове Отрывок из цикла «Глубокий обморок»

Когда о Битове…
(в строку вступает флейта)
я помышляю… (контрабас) – когда…
Здесь пауза: оставлена для Фета
отверстого рояля нагота…

Когда мне Битов, стало быть, все время…

(возбредил Бриттен, чей возбранен ритм
строке, взят до-диез неверно,
но прав) – когда мне Битов говорит

о Пушкине… (не надобно органа,

он Битову обмолвиться не даст
тем словом, чья опека и охрана
надежней, чем Жуковский и Данзас) –

Сам Пушкин… (полюбовная беседа

двух скрипок) весел, в узкий круг вошед.
Над первой скрипкой реет
прядь Башмета,
удел второй пусть предрешит Башмет.

Когда со мной… (двоится ран избыток:

вонзилась в слух и в пол виолончель) –
когда со мной застолье делит Битов,
весь Пушкин – наш и более ничей.

Нет, Битов, нет, достанет всем ревнивцам

щедрот, добытых алчностью ума.
Стенает альт. Неможется ресницам.
Лик бледен, как (вновь пауза) луна.

Младой и дерзкий опущу эпитет.

Сверг вьюгу звуков
гений «динь-динь-динь».
Согласье слёз и вымысла опишет
(все стихло) Битов. Только он один.

Евгений Сидоров [18]

После Битова

В шестидесятые Ленинград был для меня Афинами.

Мне там нравилось все: широкая вода и низкое небо, балет «Спартак» в постановке Якобсона, рюмочные и кафе «Норд», «Мещане» Товстоногова, Соломон Волков, комсомольский вождь консерватории, уже знаменитые композиторы Сергей Слонимский и Борис Тищенко, шекспировская Джульетта Алисы Фрейндлих, эрмитажные «Атланты» Городницкого и, разумеется, альманах «Молодой Ленинград», о котором я только что опубликовал статью в еще старой, выходившей трижды в неделю «Литературной газете», особо выделяя прозаиков Андрея Битова и Рида Грачева.

И до переезда в Москву Андрей был замечен в цедээльском писательском кругу благодаря активности Вадима Кожинова, сразу почувствовавшего незаурядное дарование автора рассказа «Пенелопа». Собственно, он меня и навел на Битова и на литгазетовскую статью, которая произвела некоторое впечатление в Питере, позволив (надеюсь) выйти на свет божий некоторым почти андеграундным авторам. Но главная поддержка исходила от двух писательниц, двух Вер, Пановой и Кетлинской, которым Смольный, выдержав небольшую паузу после известных литературно-политических репрессий, не мог отказать в идеологической лояльности. Кетлинская взяла на себя редактуру альманаха выпуска 1965 года.

Питер тех лет был набит молодыми гениями и корифеями. Они принадлежали к разным литературным тусовкам, и многие мечтали о первой самостоятельной книжке или, на худой конец, о публикации в журнале «Юность». Битов был успешнее других. У него уже было две книги и известность.

Напомню, что в это время Бродский отбывал ссылку. Владимир Марамзин начинал собирать самиздатовское избранное. Сергей Довлатов подрабатывал поденной журналистикой и числился литсекретарем Веры Пановой. Валерий Попов только готовился к дебюту. «Ахматовские сироты» еще не стали легендой.