Битов, или Новые сведения о человеке

…Горстка образного праха
Эти смерти… Знали б вы!
Как не умер я от страха…
Как не умер от любви!

В жизни, как звезда успеха,

Светит нам частица «не»:
Я не умер, не уехал
И не продался вполне.

Глубже истины не выдашь

И не превзойдешь умы:
«Раньше сядешь – раньше выйдешь»,
«От тюрьмы да от сумы…»

Дом казенный – свет в окошке –

Нас в обиду нам не даст.
Недомучит понарошке,
Через век переиздаст.

Я не умер, я не умер,

Я не умер… вот мотив!
Неужели это в сумме
Означает, что я жив?..[19]

Все мы так или иначе писали и пишем стихи, но Битов настолько свободен и безразличен к мнению и толпы и знатоков, что опубликовал их. И правильно сделал! В сборнике «В четверг после дождя» (1997) он неожиданно приблизился к читателю, обнажив некоторые заповедные зоны своей души. Условный стих с пушкинскими реминисценциями и здесь позволил Битову ускользнуть от исповеди, но почвы и судьбы стало все же больше, чем искусства.

«Неизбежность ненаписанного» пришла к читателю примерно в то же время (1998). Это блестящий, порой лихорадочный коллаж из старых дневниковых записей и отрывков из опубликованных сочинений, касающихся главным образом личности автора и его настроений. Смелая книга, лишенная каких-либо устойчивых жанровых примет. Никакой это не постмодернизм, господа, это просто зрелый Битов с непобедимым молодым эгоцентризмом! Посреди чуда жизни думающий о Смерти и Боге как о ее главных Смыслах.

Свои поздние книги он подписывал мне, слегка дразнясь: «министру», «послу» и прочее. Прилетал в Париж, мы ходили вместе на «Страсти по Иоанну» Губайдулиной. Автор была рядом, дирижировал Гергиев… Андрей казался спокойным, умиротворенным, пил меньше обычного. Похоже, болезнь, которая давно его мучила, временно отступила.

Когда он ушел, я почувствовал сиротство, оставленность. Личной близости никогда не было, близка была его проза… «Улетающий Монахов» протягивал трепещущую руку «Пенелопе», и они взмывали над стрелкой Васильевского острова, над Пушкинским домом, заглядывая в распахнутые окна.

Левы Одоевцева не было. Он ушел вместе с автором.

Июнь 2019

Игорь Сид [20]

Геопоэт, или По дороге на Лхасу

«Вообще же, письмо есть освобождение…

Путешествие, пересечение пространства, есть познание и тоже освобождение…»

Андрей Битов, 2006

Вот, остановилась жизнь человека, целиком погрузился он в янтарь прошлого, кажется неподвижным. И кажется, что можно уже измерить масштаб. Подходишь с линейкой, с лекалами. Андрей Георгиевич Битов, человек экстраординарной субъектности, на самом деле уже очень давно – объект, объект исследования. Однако в сторону, культурология, прочь, лингвистика. Битов – бездонный материал для авторской антропологии.

А. Битов на конференции по геопоэтике

Антропологический статус Андрея Битова, это было ясно уже давно, – геопоэт. В его лице явлен нам образ писателя-и-путешественника. Не путешествующий писатель (таких большинство), не пишущий путешественник (тоже много), а живое воплощение теории путешествий.

Теория эта (детище XXI века, а инструмент уже, возможно, не ранее чем XXII) постулирует тождество путешествия как перемещения в географическом пространстве, текста как нарратива и судьбы как жизненного пути. Триединство метафорическое, но не только. Книга может стать путешествием, а путешествие – целой жизнью, и так далее.

Географическое странствие и письмо для А.Б. неразрывны, и они то и дело забегают вперед друг друга:

«Я сам после первого путешествия, отправляясь в путь, уже всегда заранее знал, что я напишу. И ехал только за правом это написать. Как бы за оплодотворением уже сложившегося сюжета…» (АБ)

Многим запомнилась его строчка на старте литературной биографии: «Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь…» А первое осознанное движение к литературе – в четыре года. Зима 41/42-го, письмо матери к отцу на Урал, где тот в эвакуации вместе со своим предприятием: «…младший мечтает быть писателем (?!)». И это в Питере, во время блокады.

И практически одновременно начинается первое путешествие: