Bittersweet (СИ)

После офиса его вновь ожидало метро и знакомое ощущение, будто вокруг не реальность, а чёрно-белые декорации немого кино. Внешний мир отрезан от него, или он от мира; они существуют как будто в разных плоскостях. Илайе хотелось закрыть глаза, прислониться щекой к нагретому ладонями поручню и больше не думать о собственных опрометчивых решениях, нелепых высказываниях и неразумных действиях. О всепоглощающей ненависти, которой он подпитывал себя вчера ночью, соскребая с кожи чужие прикосновения, которых там практически не осталось. Ему казалось, что они сродни ожогу второй, а то третьей степени. Однако это было лишь горячее, чуть сорванное дыхание на щеке, на ладони. Не отвратительное сопение и пыхтение, а именно выдохи, чуть влажные, немного отдающие жидкостью для полоскания рта или зубной пастой, небольшое пятнышко от которой осталось на коже. Это было скольжение волос по его ладони, чуть прикрытые глаза и капля пота на кончике носа, сорвавшаяся на пол. Абсолютно бесшумно, но Илайе в тот момент всё виделось в гипертрофированном виде, а он старательно накручивал себя, добавляя событиям больше негативной окраски, больше ненависти. Нарочно отворачиваясь, кривясь и закрывая лицо руками, цедя сквозь зубы злобные высказывания.

Моментами действительно ненавидел за порывистость и стремление удовлетворить собственные желания, а вместе с тем радовался, что Ромуальд не сумел настоять на своём. Его поцелуи и попытки приласкать остались в планах, не получив истинной реализации. Только одно прикосновение губ к низу живота, от которого Илайя вздрогнул и возненавидел себя, посчитав, что есть доля правды в словах напарника по сцене. Тех, что с упоминанием шлюх.

Если бы это продолжалось дольше – все эти поглаживания, облизывания и, возможно, покусывания, события вечера могли завершиться в ином ключе. Он бы возбудился, он бы тоже нуждался в разрядке и ненавидел себя за это.

Ему не хотелось признавать необоснованную тягу к Ромуальду.

Она не имела права на жизнь, как любое чувство, в котором не прописан каждый пункт, и напрочь отсутствует логика. Ненавидеть того, кто сделал больно – просто. Ненавидеть того, с кем испытывал несколько минут удовольствия – сложно, зато после этого проникаешься отторжением к себе и своим блядским принципам. Блядским не потому, что они раздражают, а слово само напрашивается первым в ассоциативном ряду. Блядским в силу своего характера. Непостоянные и шаткие. Сегодня – одно, завтра – другое, но каждый раз – истина. Сиюминутная.

Он не любил само понятие принципов, поскольку они напоминали ему те самые правила поведения, о которых неоднократно говорила Агата. Теперь же, противореча себе, хватался за данную формулировку, утверждая, что живёт, руководствуясь теми или иными принципами. Ему было важно – не отступать от них. Он жмурился, старался погрузиться в мир музыки, чтобы не слышать посторонние голоса, но через грохот панка или металла до него дорывался тонкий, приглушённый голос истины.

Он что-то испытывал к Ромуальду, и тянулось это с давних пор. Начало датировалось примерно моментом разговора с Энтони и его замечанием о болоте под названием «Эган Медиа-групп». Другое дело, что признаваться в этом было бессмысленно, нелепо даже. Всё равно изначально даже на дружбу рассчитывать не приходилось. Максимум – на замечание о том, насколько прекрасен Джулиан. Тонны любви и обожания в его сторону. Столько же отвращения и отторжения, направленных на вынужденного конкурента и навязанного строптивой сестрой партнёра по сцене.

Вчерашний вечер считался апофеозом абсурдности. По сути, им и являлся. Скандал, драка, пострадавшая рука. Вспышка гнева, угасающая буквально на глазах, а вслед за этим совершенно внезапная развязка. И секс, самый «прекрасный» из всех, что только можно представить. Будь такое развитие событий закономерностью, число пар, желающих проводить время в постели, сократилось бы в тысячи раз. Насладиться подобным раскладом мог только законченный мазохист. Легче было закрыть лицо руками и отвернуться. Легче было не думать, что это сомнительного свойства терапия и дрочка его телом, с попутным представлением на месте любовника другого человека. Того самого, который достоин. Человека, которому следовало выжить, но так получилось, что его не стало.

Эти слова, пожалуй, сыграли основную роль в формировании такого отношения Илайи ко всему происходящему и к желаниям Ромуальда, в том числе.

Будь Илайя режиссёром, он, несомненно, создал бы подходящий под своё настроение антураж. Выйдя из метро, щёлкнул бы пальцами, и с неба полилась вода. Сначала отдельными каплями, потом всё чаще, пока не превратится в сплошной поток, почти, как кровь из раны. Небольшой надрез, и из-под повреждённых кожных покровов появляется несколько капель, стоит только надавить. Рассекаешь сильнее, и вот она уже заливает лезвие, одежду, ванну, раковину или пол, в зависимости от того, где и при каких условиях проводить эксперимент.