Bittersweet (СИ)

Перед глазами Ромуальда стоял раскуроченный стол с упавшим осветительным прибором, который вполне мог приземлиться ему самому на голову. Осознание, что несколько секунд промедления грозили трагедией, приходило по частям, постепенно собираясь в единое полотно. Ромуальд чуть повернул голову, провёл ладонью по волосам Илайи и, воспользовавшись тем, что они оба находятся за кулисами, коснулся губами скулы.

Он не сомневался: после этого полёта и не слишком мягкого приземления у него всё тело будет в синяках. В сравнении с иными перспективами это была мизерная плата за спасение.

– Только хотел спросить, как ты, – произнёс Илайя. – Но, кажется, в полном порядке.

– А ты? – спросил Ромуальд, старательно вглядываясь в его лицо.

– Испортил реквизит. Не страшно.

Илайя поднялся на ноги и протянул руку Ромуальду, помогая подняться. К ним уже спешили режиссёр и другие актёры, желая узнать, как себя чувствуют ведущие актёры состава и не нуждаются ли они в помощи. Илайя от предложений отмахнулся и направился в гримёрную комнату. Всем было понятно, что на сегодня с репетициями покончено. Никто не станет выходить на сцену после того, как на их глазах развернулась подобная картина, и осветительный прибор спланировал с внушительной высоты, разбивая стол в щепки и разлетаясь вдребезги. На сцене полным-полно битого стекла, да и вообще неизвестно, как там дела обстоят с другими декорациями, креплениями и полом. Вдруг какие-то доски отходят? Илайя не сомневался, что после случившегося репетиции на время отложат, и актёрам дадут передышку.

Он стоял перед зеркалом, когда дверь в гримёрную комнату распахнулась стремительно, и на пороге её появился Ромуальд. Вообще-то логично было предположить, что представитель семьи Эган с его замашками и поползновениями на аристократию обязательно будет настаивать на отдельном помещении для себя, но он безропотно воспринял новость об одной на двоих комнате, при этом заметив, что ему будет приятнее именно в такой компании. В помещении, лишённом сладких запахов и бабского барахла, вроде неопрятно свёрнутых чулок, лифчиков с оторванными лямками и прочего дерьма, к которому он не собирался прикасаться, чтобы освободить себе немного личного пространства. В одной комнате с парнем было проще. Тем более что партнёр по сцене ему импонировал, и такое существование на одной территории не доставляло особых неудобств. Плюсов в соседстве Ромуальд видел больше, чем минусов.

Дверь закрылась, Илайя обернулся. Он собирался спросить, как напарник себя чувствует и точно ли не нуждается в медицинской помощи, но его опередили. Не задавали вопросов, а подошли вплотную, вновь положили ладонь на затылок, как бывало уже когда-то прежде. Не тратя время на дополнительные взгляды, охи, ахи и стремительные признания в любви, склонность к которым просыпается сразу после того, как случается нечто серьёзное, Ромуальд притиснул Илайю к себе, прижался губами к его рту. Он не планировал толкать длинные проникновенные речи о том, как страшно стало после конечного осознания, не дрожал и не матерился. Его внимание оказалось направлено в сторону того, что он хотел сделать давно, но откладывал в долгий ящик. Теперь уже не было смысла затягивать с претворением желания в жизнь.

Он целовался неистово, грубо, жадно. Так, что, наверное, кто-то менее подготовленный к подобным нападкам, мог жалобно заскулить, даже запищать относительно повышенного уровня грубости практически при полном отсутствии такого фактора, как нежность. Но Илайя сам находился под воздействием адреналина, бушевавшего в крови, он поймал этот ритм и разделял его. Синхронно, как и пели на сцене, сейчас они целовались, не забывая стягивать одежду друг с друга. На секунду у Илайи в голове промелькнула мысль о том, что это сценические костюмы, с ними стоит обходиться бережнее, но она быстро вылетела и испарилась. Ромуальд снял с него галстук-бабочку и швырнул куда-то в сторону, стремительно разделался с пуговицами на жилете, переходя к рубашке. Илайя запустил ладони ему под пиджак, тоже стаскивая его с плеч, сильнее прикусывая нижнюю губу, облизывая её и толкаясь языком в приоткрытый рот.

На заднем плане вновь что-то загрохотало. Илайя сбил свободной рукой нечто со столика, но его мало интересовало, что же именно. В следующий миг раздался ещё более сильный грохот, поскольку Ромуальд решил вообще с чужими вещами не церемониться, а смахнул мешавшие ему элементы интерьера, притиснул напарника к столу, подсаживая на него, вклиниваясь между бёдер, обтянутых джинсовой тканью – за время пребывания в гримёрке Илайя успел сменить костюмные брюки. Ромуальд появился ровно в тот момент, когда Илайя собирался надеть остальные свои вещи, и теперь со всей ответственностью помогал ему раздеваться.

Они не разговаривали, больше сосредоточившись на поцелуях, практически не прекращающихся, только теперь из грубых и жадных превратившихся в более размеренные, позволяющие насладиться процессом. И действия из лихорадочных стали спокойными, но всё такими же нетерпеливыми.