– Порадоваться, что с первого раза выбрал правильный ответ. Оскорбиться за сравнение с тонущим кораблём. Обидеться на фразу, гласящую, что меня очень просто заменить в составе. Вариантов много.
– Меня тоже легко заменить, – хмыкнул Ромуальд. – Это относится к нам обоим. Да и вообще ко всем актёрам, независимо от того, насколько они близки к семейке Эган. Мне достаточно оступиться однажды, чтобы вылететь из состава. Наверное, они думают, что меня такие перспективы пугают.
– Не пугают?
– Мне плевать. Я согласился на роль больше, чтобы отвязаться от родственников, а не из-за жажды признания с их стороны. В детстве похвала, конечно, имела для меня огромное значение, хотелось быть любимым сыночком, но с годами пропасть между мной и родственниками росла. Приходило понимание, что такого эпитета в свой адрес я никогда не получу. Эган по фамилии. По крови, потому что экспертиза наверняка покажет максимальный процент родства. Но, скажем так, не по духу. Мне не нравятся их ценности, однако…
– Ну же.
– Люблю тратить их деньги. А кто не любит? – Ромуальд усмехнулся.
– Сломать систему? После того, что сегодня услышал, как-то не хочется прикасаться к гонорару и тратить его, в общем-то, тоже.
– Отдай мне. Потрачу я.
– Хочешь?
– Действительно от них откажешься?
– Почему нет? – Илайя вновь остановился и позволил себе посмотреть собеседнику в лицо. – При таком раскладе меня не будут угнетать условия получения гонорара. И осознание, за что именно мне заплатили.
– Заплатили тебе за выходы на сцену. За улыбки в камеру, и в моменты, когда тебе плохо – тоже. Есть камера – должна быть улыбка. За невероятное терпение во время репетиций, когда за спиной шушукаются коллеги, а режиссёр придирается к мелочам. За отсутствие усталости и демонстрацию любви к песням, которые ты сотни и тысячи раз уже пел, но придётся повторить эту процедуру ещё столько же. За отсутствие тайн личной жизни. За общение с человеком, который собирался превращать твоё восхождение по творческой лестнице в ад. За умение выстоять в этом противостоянии. И, может быть, самую малость, приплатили за мою потенциальную влюблённость.
– С чего ты взял?
– Челси не могла знать наверняка. Она же не следила за мной. И не имела представления, кого я увидел в клубе. Это мог быть абсолютно любой человек. К тому же…
– Что?
– Я не джентльмен, видимо.
– Относительно?
– Они предпочитают блондинок, а я, сколько себя помню, отдавал предпочтение людям другой масти. Шатены, шатенки, брюнеты, брюнетки. Наплевать на пол, в общем-то, но цвет волос – тёмный однозначно. До определённого момента люди схожего типажа оставляли меня равнодушным. Челси это знала, но ставку всё равно сделала на тебя. И ведь не прогадала, что удивительно, но нисколько меня не огорчает.
Илайя бросил пиджак на песок, давая понять, что на этом месте стоит сделать привал, а не бродить бесцельно дальше. Ромуальд не противился, без лишних вопросов приземлился на представленную вещь. Набрал в ладонь песка, пока ещё сохранившего тепло, потому крайне приятного на ощупь.
– Есть ведь ещё что-то, о чём ты хочешь поговорить, да? – продолжил Илайя.
– Есть.
– А где же увиливание и попытка уйти от ответа?
– Не вижу в этом смысла. У нас ведь вечер откровенных разговоров. Не так ли?
– Так, – согласно кивнул Илайя.
– Примроуз. Давно она тебя достаёт?
– С той самой съёмки, когда ты не положил ладонь ей на талию. Я не могу назвать эти послания угрозами. Они не портят мою жизнь основательно, но приятного в них тоже нет. Вопросы довольно провокационного содержания, откровенные намёки, оскорбления, ну, и замечания на тему моего морального облика. Всё то, что уже доводилось слышать от других, потому не новаторство, а, скорее, стремление копировать мастеров своего дела.
– Сегодня…
– Шлюха должна умереть? Это, пожалуй, можно расценить, как угрозу. Я не думал о содержании письма. Так уж получилось, что в сочетании с признанием Челси оно произвело на меня неизгладимое впечатление, потому не получилось удержать эмоции под контролем. Но, правда… Оно не стоит внимания.
– Думаешь?
– Да.
Ромуальд пересыпал песок из одной руки в другую. Крупинки слегка царапали кожу. Мысли крутились вокруг признания о письмах. Ему эти угрозы не казались такими уж невинными. Наверное, сказывался опыт прошлого и собственные поступки, не подходящие под определение благородных.
Он чувствовал, что у Прим нет никаких ограничений. Ещё немного, и от угроз она перейдёт к реальным действиям. Неизвестно – каким, но это точно не будут нежные уговоры. Если сейчас она позволяет себе подобные высказывания, то со временем способна перейти на более внушительные методы.
Пойти по его стопам.
Вот только её вряд ли изнутри раздирают противоречия. Она не балансирует на грани между ненавистью и любовью, как когда-то было с ним. Она способна пойти до конца, если эту инициативу не остановить, вовремя указав, где место обычной единицы актёрского состава.
Есть определённые пределы, за которые ей лучше не выбираться, если так дорожит своей шкурой. Ну, и карьерой тоже.