Битва на поле Куликовом

— Две у меня повести, — тихо заговорил Боброк. — Одна — тебе на великую радость, а другая — на великую скорбь. Слышал я землю, плачущую горько и страшно на два голоса. С одной стороны словно плакала, терзалась женщина, причитая по-татарски, о детях своих горюя и проливая слезы. А другая сторона земли плакала, будто девица, тонким, как свирель, жалобным голосом в скорби и печали великой. И означает это, что одолеешь ты татар, но воинства твоего падет несчетно.

* * *

Не спится у затухающего костра трем друзьям — Юрке, Ерофейке и Доронке. Должно быть, не спят и другие воины. Каждого одолевают свои думы. Завтра битва великая…

Лежит Юрка на земле, закрыл глаза, легкий жар от углей тлеющих щеки касается, будто ладошка сынка Алексашеньки. И мнится Юрке ночью на Куликовом поле, словно видит он своего мальчика, слышит, как тот пытает его через многие версты, что пролегли между ними от Москвы до Дона:

«Ты почто, батюшка, лежишь тут, на Куликовом поле?»

«Жду рассвета, сынок».

«А зачем тебе рассвет, батюшка?»

«Чтоб начать битву с татарами».

«Ты ратник, батюшка?»

«Да, мой маленький, ратник великого князя московского».

«Я не маленький, большой. Я ратник, как ты. Вот моя пика», — и он показывает отцу палочку.

— Спишь, Юрка? — из темноты Доронка спрашивает.

— Нет. Дремлется. Будто с сыном разговариваю.

— А я, как закрою глаза, — подал голос Ерофей, — так моя Анюта передо мной стоит, дом родимый вижу…

— И не диво. Кто знает, может быть, и не свидимся с ними.

— День меркнет ночью, а человек печалью, не тужи.

— Я так… Ждали мы этой поры долго, и она пришла.

— Слава богу, что пришла.

— Ты помнишь, Ерофеюшка, — вступил в разговор Степан, — как мы с тобой плотничали? По Руси ходили?

— Как не помнить, батюшка.

Замерло сердце Степана: «Первый раз отцом назвал. Подарок перед сечей смертной».

— Как забыть… — продолжал Ерофей. — И петушка того помню, что ты мне в забаву вырезал на столе.

Не спят и Тришка с Феткой. Говорит Тришка:

— Точно, видел вчера на переправе боярина нашего Михаила Юрьевича, в доспехах весь, воевода воеводой. И тиун при нем, тот самый, что полоснул меня плетью тогда. Глянул он на меня… Мню, признал…

— А дале что? — с тревогой спросил Тришка.

— Взор отвел.

— Давайте спать, братья, — сказал Фрол. — Сила нам нужна для утра. А какая сила без сна?

…Тихо у догоревшего костра. Заснули ратники.

ВЕЛИКАЯ БИТВА

Восьмого сентября чуть забрезжил свет, князь Дмитрий, Владимир, Боброк и литовские князья начали расставлять в боевом порядке полки.

Большой полк поставили в середине всех русских сил. На запад двинули полк правой руки. Его разместили так, чтобы он упирался в овраги и дебри речки Нижнего Дубяка, впадающего в Непрядву, которая струила свои воды за спиною русского построения. На восток от большого полка направили полк левой руки. За ним дружина Дмитрия Ольгердовича на случай прорыва врагом этого крыла. Еще восточнее в зеленой дубраве спрятали лучшую конницу — засадный полк, который был под началом воеводы Дмитрия Боброка и князя Владимира Андреевича. Впереди большого полка стал пеший передовой полк, к которому присоединился и сторожевой со своим командиром Семеном Меликом.

«Войско Мамая боле нашего, — размышлял Дмитрий Иванович, расставляя полки. — И силы его уменьшит такое построение ратей наших, ибо не смогут развернуться они, ударить разом, обойти и обрушиться на наш тыл».

К утру на Куликово поле лег густой туман. В двух шагах ничего не видно.

Перекликались ратные трубы русских.

Через час заговорили трубы и на татарской стороне. Но не слышно было русским, как кричали татарские муллы: «Мусульмане, не щадите неверных христиан! Убитый в бою, ты немедля пойдешь в рай! Что жизнь на земле? Мгновенье! В раю будешь вечно сытно, до отвалу есть, всласть пить вино, гулять в тенистых садах, слушать журчание прохладных фонтанов!»

На русской стороне князья и воеводы, урядив полки, начали объезжать войска, и каждому полку говорил Дмитрий:

— Отцы и братья! Время приблизилось, и час настал. Скоро все мы, от мала до велика, будем пить общую чашу. Сражайтесь за землю свою, за обиды наши общие, за детей, за родную землю, смерть — не смерть, но вечная жизнь, слава и память.

Сквозь туман всматривался Дмитрий в лица ратников и видел: нет в них страха, а лишь одно нетерпение — скорее бы…

Вернулся князь Дмитрий в большой полк под свое великокняжеское знамя, сошел с коня, снял с себя златотканую приволоку, сказал:

— Позовите ко мне боярина Михаила Андреевича Бренка.

Когда явился боярин, велел ему Дмитрий надеть великокняжеские одежды и сесть на коня князя. Потом обратился к своему телохранителю:

— Будешь возить великое знамя над Михаилом Андреевичем. А я начну битву первым, вместе со сторожевым полком.

Друзьями с малолетства были Дмитрий и Михаил. А посему обнялись, попрощались перед битвой.

Неожиданно появились посланцы от Сергия Радонежского, привезли напутствие игумена: