Битва за Иерусалим

Первыми заметили Стену Замуш и Мойше, которые знали приблизительно направление, но не само место. Они блуждали в лабиринте тупичков и переулков, лестниц и переходов квартала Муграби, пока в одном из двориков не встретили женщину-арабку. Вид обступивших ее солдат так напугал женщину, что у нее отнялся язык. Все усилия выудить у нее что-нибудь насчет местонахождения Стены ни к чему не привели. Оставив ее в покое, Замуш и Мойше выбежали на улицу и вскоре наткнулись на старика араба, который, к их удивлению, разговаривал на иврите. Старик понял, чего они хотят, и ввел их в узкий двор, указав на видневшуюся в конце дворика крышу высокого дома. Как одержимые, оба помчались вперед и начали карабкаться на лестницы и стены, ведущие на крышу. Когда, задыхаясь от усилий^ наконец взобрались на нее, то напротив открылась Стена, бесконечно одинокая и совершенно заброшенная вот уже двадцать лет; та самая Западная стена, которой через считанные часы суждено было превратиться из символа поражения, тоски и плача в символ обновления, освобождения и великой победы.

«Вдруг увидеть Стену Плача, — говорит один из парашютистов, — это было как сон… Не мог поверить, что это правда… а не обман зрения…».

Легенда рассказывает: когда молодые жрецы увидели, что Храм неизбежно гибнет в огне, они взяли ключ от него и взошли на кровлю здания. Там обратили они свои лица к Всевышнему и метнули ключи от Дома Его к небесам. Затем бросились в огонь, пожиравший Храм. В этот миг в небе появилась длань и приняла брошенные ключи.

В среду 27 ияра 5727 года парашютисты, увидав Стену, испытали чувство, будто им возвращены ключи и они их держат в своих руках. Держат крепко.

*

Замуш извлек флаг, полученный перед боем от семьи Кохен, флаг, вынесенный девятнадцать лет назад из покинутого еврейского квартала старой госпожей Кохен. Прошло менее трех дней с того момента, как, свернув полотнище, он спрятал его у себя на груди, но ему казалось, что с тех пор прошло три века. Дрожащими от волнения руками он расправил флаг и двинулся по крыше к месту, где к ней примыкал край Стены. Рядом шагали заместитель комбрига Мойше и несколько парашютистов. Когда добрались до железной решетки, укрепленной на верхе Стены, Замуш прошел вперед и привязал флаг к двум вертикальным стержням. Неожиданно подувший летний ветер подхватил полотнище флага и поднял его ввысь.

Парашютисты смотрели на флаг. Радостное волнение захлестнуло их. Они выстроились в ряд и в ознаменование подъема флага дали ружейный залп.

«Мы… находимся в Старом городе… — возбужденно говорил кто-то. — Доходит это до вас?… В Старом городе… Стена…». В глазах у него блестели слезы.

После того как флаг был поднят, Замуш заторопился вниз, чтобы попасть на площадку перед Стеной. Но от спешки и возбуждения бойцы Замуша запутались в лестницах и проходах и отбились от него. Теперь он перескакивал через ступеньки в одиночестве, пока не добежал до узкой калитки, откуда очередная лестница вела к площадке перед Стеной. Он медленно спускался по ступеням, на которые вот уже девятнадцать лет не ступала нога еврея, и сердце у него колотилось так, будто вот-вот выскочит из груди.

«Я вышел на пустую площадку, — рассказывает он, — и очутился один, в полном одиночестве, лицом к лицу с огромными древними камнями. Я помнил их еще с детства, когда родители привели меня к Стене первый раз в моей жизни. Я помнил их пепельный цвет и помнил пучки травы, торчащие из трещин. Вдруг я ощутил непередаваемое, невыразимое безмолвие, пустоту вокруг меня. Вовек не забыть мне этой тишины».

В предшествующие недели рядом с Замушем перебывало множество людей, само присутствие которых создавало шум. А чего только не пришлось ему услышать с начала боев: крики команд, вопли раненых, мольбы умирающих, свист пуль, завывание снарядов, взрывы оглушительной силы…

И вдруг возле Стены, впервые за много дней — абсолютное б е з м о л в и е. Ни души, думалось Замушу. Все погружено в прохладу, тень, в полную немоту.

Он прикоснулся к Стене и прочел высеченную на ней надпись: «Пусть отсохнет моя десница, если забуду тебя, Иерусалим».

«Стена, Стена, — мы вернулись’, — проговорил он, не размыкая губ. Он вглядывался в каменные блоки, пласт за пластом вздымающиеся кверху, и думал о гибели Первого Храма, об Эзре и Нехемии, которые заложили фундамент, и о легионерах Тита, предавших эти камни огню.

Его ладони гладили камень, а ноги, напрягши мышцы, твердо стояли на земле. На мгновение у него возникла мысль, что эта поза странным образом напоминает ему другую — перед прыжком с парашютом.

«До прыжка, — рассказывал он впоследствии, — ты сидишь в самолете съежившись, не сопротивляясь предстартовой слабости и тревоге. Но как только ты поднимаешься на старт, все мышцы напрягаются, и ты ощущаешь, как крепко твое тело и как хорошо собрано и пригнано снаряжение. И внезапно проникаешься абсолютной уверенностью, чувством, что ты твердо стоишь на ногах, готовый к прыжку и освободившийся от всякой слабости и страха».