Битва за Ленинград

После разрыва с Макогоненко Ольга стала редко появляться на людях, запираться в своей маленькой комнате, как в скорлупе. Мало писала. Уходили в мир иной лучшие друзья. Сначала Шварц, потом Светлов, в 1967 году — Юрий Герман, за ним — Твардовский. У Ольги началась затяжная депрессия.

В 1974 году Лев Левин и Александр Крон навестили Берггольц в ее квартире. Вот как вспоминал эту последнюю встречу Левин: «Я не видел Ольгу около четырех лет. Она катастрофически переменилась. Передо мной лежала старая женщина, почти ничем не напоминающая прежнюю Ольгу. Разве только смеялась она еще по-прежнему.

Мы с Кроном незаметно переглянулись. По выражению его лица я понял, что он думает о том же самом. <…>

После нескольких глотков коньяка Ольга оживилась, на лице появился слабый румянец. Она едко иронизировала по поводу некоторых наших общих знакомых. На мгновение возникла прежняя Ольга — умная, злая, острая на язык. <…>

На прощание Ольга подарила каждому из нас свою пластинку, недавно выпущенную фирмой „Мелодия“.

Придя в гостиницу, я прочитал надпись: „Другу юности, зрелости и нынешних лет“.

„Нынешних лет“, — невольно повторил я. Употреблять более уместное в данном случае слово „Старость“ Ольга не захотела.

С одной стороны бумажного футляра, в который была упакована пластинка, на меня смотрела Ольга времен нашей юности и зрелости — золотоволосая, с умным и веселым взглядом, с неповторимой, единственной на свете золотисто-льняной прядкой, падающей на высокий и чистый лоб.

Такой запечатлел ее в 1950 году Натан Альтман.

Такой я помню и буду помнить ее до конца моих дней.

Ольгу „нынешних лет“, лежавшую в январе 1974 года в своей квартире на Черной речке, я всячески стараюсь забыть»[363].

Она умерла 13 января 1975 года, ей было 65 лет. Похоронили ее на Волковом кладбище, рядом с писателями Петербурга — Ленинграда, хотя сама Берггольц просила похоронить ее на Пискаревке. Но большое начальство не захотело выполнить волю усопшей.

Город выбрал ее — одну из сотен тысяч, вознес на вершину народной любви, отобрал самого любимого и дорогого человека. И одно из своих последних стихотворений Ольга пишет Ленинграду:

Теперь уж навеки,
теперь до конца
незыблемо наше единство.
Я мужа тебе отдала, и отца,
и радость свою — материнство.

И нет мне дороже награды,

чем в годы военной угрозы
моих благодарных сограждан
скупые и светлые слезы

За все и за всех виноватой,

душе не сказавшей «прости»,
одной мне из этой палаты,
одной никогда не уйти.

Одна палата — это клетка блокадной больницы, где в бреду, привязанный к кровати, умирал Николай Молчанов. Другая палата — это палата психбольницы, где лечилась сама Ольга от запоев. И не было голоса, который, как в далекий январский вечер 1942 года, дал бы ей силы подняться, когда она, ослабев от голода, упала на улице, споткнувшись о чей-то труп. Улицы были совершенно темны — и вот, упала на полузаметенного снегом мертвеца. И от слабости и ужаса не нашла сил подняться. И вдруг услышала над собой свой собственный голос, читающий стихи… На мгновение ей показалось, что она уже умерла, и только когда голос смолк и диктор объявил следующую передачу, Ольга поняла, что где-то рядом работает репродуктор. Она встала и пошла на голос, зная наверняка, что с этого момента ее судьба принадлежит Городу, холоднее, беспощаднее и прекраснее которого нет на всем белом свете…

Хозяин дороги Михаил Александрович Нефедов, капитан 1-го ранга, начальник военно-автомобильной дороги № 101

Эх, Ладога, родная Ладога…

Дорога жизни.

Дорога смерти.

До сих пор она хранит свои тайны: затонувшие баржи с людьми, продуктами и боеприпасами, сбитые самолеты, ушедшие под лед полуторки… «В 1965 году группа дайверов в честь 20-летия Победы прошла по дну озера, по Дороге жизни. После прохождения маршрута они сообщили, что фактически шли по крышам автомобилей»[364].

Массовая эвакуация населения Ленинграда через Ладожское озеро началась еще до начала Блокады. Жителей города перевозили на баржах и катерах от Осиновца до Новой Ладоги. Но уже в сентябре стало понятно, что этот маршрут смертельно опасен. Во-первых, штормящая Ладога непредсказуема и коварна. Перегруженные людьми старые баржи в штормящем озере становятся неуправляемыми. Во-вторых, для немецкой авиации на открытой воде они являлись идеальными мишенями. Самая страшная трагедия произошла 17 сентября 1941 года, когда баржа № 752 затонула во время шторма, забрав на дно более семисот человек.