Битва за Лукоморье. Книга 3

Прежде не говорившая с ежами, пусть и особенными, Веселина замялась, а вот Алеша не сплоховал. Со словами «здравы будьте, лесавушки-красавушки», Охотник опустился на корточки и ловко пощекотал так и сидевшую лесавку по круглому розоватому пузику. Та что-то пискнула и блаженно опрокинулась на спину, выходка китежанина ей явно понравилась. Завидев это, оставшиеся сестренки подбежали к богатырю с двух сторон и тоже перевернулись. Алеша усмехнулся и взялся за дело всерьез, даже не глядя на нависшего над ними умиленно сопящего лешего.

– Нашим-то сейчас не до нас, – позабытая Веселиной лешачиха ухватила засмотревшуюся на разнежившихся лесавок девушку за подол и поволокла в сторонку. – Когда и поговорить по душам? Ты, девица, меня слушай, кто еще тебя уму-разуму научит, если не я? Ты слушаешь ли? Понимаешь ли?

– Понимаю, Купава Моховна, – волшебница покосилась на веселье под соснами. Алеша старательно чесал лесавок, умудрявшихся отпихивать друг друга даже лежа. Пущеславу тоже было не до жены.

– Ты, девица, это, – бойким шепотком тараторила Купава, размахивая пухлым пальчиком, на котором красовался человечий перстенек с синим камушком, – не зевай! Свезло добра молодца ухватить, его и держись, носом-то не крути! Хорошего мужа по нынешним временам днем с огнем не найдешь, особенно среди ваших, хотя и лешие нынче… Да ты слушаешь ли? Понимаешь ли?

– Слушаю, Купава Моховна…

– Не те сейчас лешие, ох не те! Мой-то еще ничего, работящий, белену не жует, дурман не нюхает, по сторонам не зыркает, а вот Колдобич из Буерачного леса… Это который за Долгим болотом. Беда! Сырость, гниль, комарье лютует, куда тебе волки! Сухостой не прибран, грибы поганка на поганке, а Колдобичу, балбесу эдакому, хоть бы хны! Пьет, как не в себя, да лешачиху свою колотит. Еще и вопит, как напьется, аж у нас слыхать! С таким жить – умом тронешься, а куда деваться? Доля наша такая, либо замуж, либо в приживалках по людским избам, и то прогнать норовят, дескать, кудель им путаем и по ночам шумим. А мы не шумим, мы помочь хотим да плачем от своей неприкаянности да от одиночества… Да ты понимаешь ли?

– Тебя, пожалуй, поймешь, – фыркнул подоспевший Пущеслав, своих лесавок он как-то сгреб в охапку, но они все одно порывались хихикать. – Цыц вам, проказницы! Ну как, соседка, придешь к нам на вечерней зорьке, не побрезгуешь? Дорогу к заветной поляне я вам с Алешей открою, мухоморами для верности укажу, не заплутаете.

– Приду, – потупилась Веселина, – спасибо тебе.

– Рады будем, – кивнул Пущеслав. – Ну давай, Моховна, забирайся.

Лешачиха вцепилась мужу в край рубахи – и проворно взобралась на огромное плечо, по дороге не умолкая ни на мгновенье:

– А уж как лесавушки-красотушки обрадуются! Семеро ведь их у нас, одна другой краше… Одна беда, ленточек-бусиков на всех не хватает, а по зиме и того не будет. Ложные у нее, у зимы, кружева да самоцветы, вроде и красиво, и богато, а дохнешь, и нет их, растаяли. Вот и со счастьем так обернуться может, – лешачиха подняла палец, и синее стеклышко в перстеньке весело блеснуло. – Так что, ты, девица, носом-то не верти! Держи-хватай, коли уж повезло найти-встретить…

– Ох, Купава, Купава, – покачал рогатой головой леший, – опять ты за свое. Ты, соседка, ее не шибко слушай, а то заговорит до смерти. Ладно, пошли, что ли.

– Ага-ага! – заторопилась и Купава Моховна. – Бежать нам надо, девица, а то вечер на носу, а готовить-прибирать еще немерено. Ну а ты гляди, не прохлопай своего счастья, чтоб живо бычка да на веревочку!

– Счастье у каждого свое, – Пущеслав слегка прижал пищавших в него в руках лесавок, и те вдруг взяли да притихли. – И у лягвы, и у волка, и у вас, людей, и у нас. Это красно солнышко одно на всех, а через то и осень с весной, и зима с летом. Глядишь, стоит осинка зеленая, а как зорька вечерняя встанет, вроде такая же, только красная. Все, солнце на зиму повернуло. Ну да сама увидишь.

Куда и как они подевались, Веселина не поняла. Вроде бы уходили, как положено, но до сосен не добрались. Засеребрился медвежий плащ, веселым огоньком подмигнул мухомор на плече, мелькнула заплечная дубина, и все – как корова языком.

Позади сухо зашуршало. Волшебница оглянулась, но это был Алеша.

– А бусы из птичьих черепов, – быстро спросила первое, что пришло на ум, Веселина, – они для чего?

– Дятлы это. Были. Лешие поспать любят, ну а дятлам без разницы, кто рядом, лишь бы долбить. А почему бусы? Может, предупреждение, чтобы не стучали, а может, чтоб добро не пропадало, а то и вовсе для красоты, лесожилы любят принарядиться, – объяснил не слышавший лешачихиных поучений Охотник и вдруг как-то сразу подобрался. – Утро вечера, конечно, мудренее, но как бы ты за медком да плясками ответить не забыла. Поедешь на заставу или здесь останешься, с Купавой Моховной беседы вести?

– Что бы соседушкам такого подарить? – ушла от ответа отшельница. – Неудобно без подарков идти.